Лет в семь-восемь я понял, что лежать под дверью, даже и великого скрипача, неудобно. Став человеком более или менее самостоятельным, я бегал с Дегтярной улицы, на которой мы жили, на бульвар, к памятнику бережливого Ришелье - это полчаса пути - только затем, чтобы послушать оркестры.
Одесский бульвар - это еще одна гордость одесситов.
До революции он назывался Николаевским. В честь какого Николая он получил это название - не знаю. После революции ему было присвоено имя Фельдмана. Фельдман - революционер, принимавший участие в восстании "Потемкина".
Рассказывают анекдот.
Человек садится на извозчика.
- Куды ехать?
- Бульвар Фельдмана.
- Куды?
- Бульвар Фельдмана.
- Какого Хвельдмана?
- Ну, Николаевский бульвар.
- Н-но!.. Вот уж двадцать пять годов по Одессе ездию, а не знал, что Николая була фамелия Хвельдман.
Если стать лицом к морю, то справа - здание городской думы, в классическом стиле. Слева - Воронцовский дворец. Здесь бывал Пушкин. Прямо перед вами порт. Там всегда шумно и весело. С бульвара в порт ведет знаменитая лестница. Рядом с ней - фуникулер. (Если сказать в Одессе это слово - никто не поймет, о чем идет речь. Его просто называют "подъемная машина". Так одесситам кажется короче и понятней.) Вниз - две копейки, вверх - три. Вниз почти никто не ездит. Зачем? Сойти по лестнице вниз просто удовольствие. Вверх тоже не очень много желающих. У веселых одесситов - крепкие сердца. И подъемная машина - вовсе не золотое дело.
Днем на бульваре немного народу. Но те, что сидят на скамейках напротив "Лондонской" (гостиницы, разумеется), наблюдают "красивую жизнь". "Лондонская" - это шикарно. Здесь останавливаются знатные иностранцы, свои миллионщики, кутилы-воротилы, помещики и другие баловни жизни.
К вечеру на бульваре появляется публика, и начинается бесконечное торжественное шествие "от Думы до Воронцова" и обратно. Идут сплошной массой, наступая передним на пятки. Барышни, молодые люди, гимназисты, гимназистки, служащие - все здесь.
Бульвар! Бульвар! Скольких людей ты сделал счастливыми, соединив навеки, и сколько - несчастными, сделав то же самое.
Музыки на бульваре - хоть отбавляй.
В центре круглая оркестровая площадка. Здесь играет духовой оркестр. Справа от него, в ресторане с навесом, - итальянский. Слева, в пивной без навеса, - румынский. Друг другу они не мешают. Играют в очередь.
Духовым дирижирует военный капельмейстер. Иногда, в качестве гастролера, "сам Давингоф". Я вам его нарисую: худой стройный человек. Вертлявый. Черные усы, лихо закрученные "по-вильгельмовски". Маленькая бородка того же цвета. На голове всегда огромный белый колпак, примятый вроде берета.
Он, конечно, музыкант и, если хотите знать, даровитый. Дирижирует в чрезвычайно оригинальной манере. Движения ритмичны и своеобразны. На месте не стоит. Пританцовывает, а иногда просто танцует. Его специальность вальсы, особенно Штрауса. Тут он великолепен. Он выдумщик. Однажды решил дирижировать, сидя на белой лошади. Музыканты были в ужасе. Кончилась затея печально. Лошадь попалась антимузыкальная и при первом аккорде фортиссимо вздыбилась. Всадник свалился. Правда, в темпе, но лошадь покалечила нескольких музыкантов. С этого злополучного концерта одесситы стали называть Давингофа "Марьяшес Второй". Бедный Давингоф! Он не дожил до джаза, вот где мог бы развернуться его веселый талант! Итак, оркестры играли по очереди. А я метался между ними.
Все три оркестра были хороши, все мне нравились - и задушевные румынские скрипки, и задорные, томительные неаполитанские мелодии, и мощные звонкие трубы, игравшие марши, вальсы, увертюры. Весь их репертуар я знал наизусть и часто дома распевал мелодии, стараясь передать особенности звучания каждого оркестра. Отец любил, когда я пел, хотя не имел ничего общего с искусством. Он был экспедитором и отправлял товары на пароходе из Одессы в Херсон. И большую часть дня проводил в порту.
Свободное копирование
