10 сентября 1945 года я сошел на станции Колышлей, тут встретил еще одного красноармейца. Он оказался артиллеристом, призывался из совхоза "Пятилетка". Он пошел к родным, которые жили в Колышлее, а я остался на станции ждать какую-нибудь подводу до Малой Сердобы. Положил свои мешки. Подходят 5 молодых ребят, земляков. Им ехать в Пензу на комиссию. Они меня сразу узнали, а я узнал только одного, Николая Ивановича Стрельникова. Поздоровались, он говорит: "Хорошо, что вы остались живеньки. Семья тебя очень ждет. Одно плохо, дядя Андрей: твоя жена Ганя умерла". Я чуть устоял на ногах. Потом спросил: "Когда это случилось?" Он ответил: "1 мая, а 3 мая были похороны". Тут я и вспомнил, какая тоска на меня напала 3 мая в Берлине. Вот чудеса: 3 тысячи километров до Берлина, а у меня сердце чуяло. В то время, когда стояли в Восточной Пруссии, мои письма до Малой Сердобы доходили, а ко мне – нет. Поэтому я ничего не знал про Ганю.
Я приказал одному старику со старухой посмотреть за моими вещами, а сам пошел по Колышлею искать попутную машину или подводу. У почты стояла лошадь, на фуре сложены посылки, а из почты выходит мой сосед. Иван Иванович Манышев.
- Здорово, Андрей Васильевич! Живенький пришел?»
- Как видишь. Ваня, я уеду с тобой?
- Обязательно.
Я помог ему посылки перетаскать, поехали к станции, положили на фуру мои мешки и отправились в путь. Все переговорили, пока ехали до Марьевки. Тут мне встретился Николай Митров (?), он тут был председателем колхоза. Увидал меня, кинулся целовать: "Поехали ко мне в гости. Я очень рад, что ты остался живой". Вместе с Иваном Манышевым поехали к нему на квартиру. Нас встретила Нюра, жена Николая, начала яичницу жарить, поставила пол-литра водки. Начали выпивать и закусывать в честь моего приезда. Погостили, поблагодарили их, Николай пошел в мастерскую, а мы поехали в Сердобу.
Подъехали к Сердобе, встали на бугре, гляжу я на село и не узнаю. Постройки, как в зимовье. Я бывал в больших городах, везде постройки хорошие, а тут плохие. Поглядел на свое позьмо: до войны было 200 яблонь, а сейчас чистое поле, все погибли в 1941 году, померзли. Иван довез сначала меня до моего дома, потом поехал на почту разгружаться. И вот вижу родительский дом, где я не был 4 года. Первой меня встретила младшая дочь Клавдя, она училась в 8-м классе. Обратались (обнялись), прибежали с работы еще две дочери – Паша и Маруся, плакали, очень было грустно. Они намучались одни без матери. Потом я их стал утешать: «Хватит плакать, этим горю не поможешь, мать не воскресишь, только себя убьём. Давайте крепиться. Буду я вам теперь и за отца, и за мать, никогда вас не оставлю, буду всем помогать». Так оно и было, до самой моей глубокой старости.
В это время старшая моя дочь Таня хлопотала в Пензе, чтобы ей не возвращаться в свою часть, из которой она была отпущена на похороны матери. И охлопотала, ее демобилизовали.
Паша и Маруся ко времени моего возвращения из Германии окончили школу и 1 августа поступили на работу, Маруся в райфо (финансовый отдел райисполкома), Паша в школу секретарем канцелярии.
Свободное копирование
