Возвращение в Ташкент

11. Возвращение в Ташкент

 Муж окончил курс лечения; в его здоровья наступил теперь видный перелом к лучшему, но ему необходимо нужно было еще укрепляться, восстановлять силы, а служба требовала его. В середине Июля муж вернулся в Ташкент, а я осталась в Петербурге, чтобы печатать мои "Воспоминания".

 Не суждено было мужу спокойно окончить свое печение. Начались серьезные трудовые служебные занятия, наполняя все время и поглощая все силы. Тяжело было во всех отношениях справляться с той ответственностью, какая возлагалась на главного начальника края, а тут еще начали чувствоваться отдаленные раскаты наступающей азиатской грозы. Столько столетий дремавший "Желтый Дракон" проснулся. Внезапно весь Китай всколыхнулся "боксерским" восстанием. Иностранные дипломаты увидели себя отрезанными от всего мира, и осажденными враждебной дикой толпой. Весь цивилизованный мир встрепенулся. Газеты наполнились описаниями китайских жестокостей. Предательски убит был в Пекине Германский посланник; ему вырезали язык, выкололи глаза и зарыли до головы в землю. Европейцев обливали кипятком и разрезывали пополам.

 На Дальнем Востоке китайцы напали на Маньчжурскую железную дорогу. Еще в Сибири, при постройке этой дороги, когда ни о какой завирухе не было и речи, муж был против, проведения ее на чужой территории. Он всегда говорил: "Дай Бог нам справиться со своим, а потом будет время думать и о чужом". Его предложение о проведении Сибирской дороги вдоль Амура, по русской территории, было встречено довольно холодно; перевесило мнение Петербургское и была построена русская железная дорога для всех кроме русских, и вот сказались плачевные последствия. Муж теперь горячо отстаивает проведение железнодорожной линии от Оренбурга до Ташкента, находя необходимым соединить железнодорожной сетью Европейскую Россию с отдаленным Туркестаном.

 А я все время жила в Петербурге, работая без устали над моей книгой. Муж долго вестей о себе не давал, и я томилась мыслью, что здоровье его опять ухудшилось. Неспокойно так на душе! казалось вот-вот случится что-нибудь. Я каждый день придумывала себе новые терзания, сердце вещун чуяло недоброе. Предчувствие меня не обмануло. Я получила от мужа тревожное письмо; он пишет, что все прихварывает и сильно тоскует без меня, он потерял сон и аппетит и утратил даже способность улыбаться. Получив это письмо, я заволновалась, и захотелось мне увидеть мужа поскорее. Всю ночь я проплакала, а утром решила ехать в Ташкент.

 Всю дорогу я себя чувствовала очень неспокойно и не могла дождаться, когда доберусь до Ташкента; поезд, по моему мнению, шел возмутительно медленно. В Ростове я получила телеграмму, извещавшую меня, что муж серьезно болен. Выплакав все слезы, я заснула в эту ночь тревожным сном, меня душил кошмар, Я совсем ясно увидела себя у входа в собор, окруженный массой войск; выходит из собора офицер и объявляет громогласно солдатам: "Генерал Духовской скончался". Я проснулась с мучительно бьющимся сердцем, и вся в слезах.

 Волнение мое усиливалось по мере того, как мы приближались к Ташкенту; мне казалось, что не будет конца расстоянию, отделявшего меня от мужа. На последней станции я была поражена, увидев его приехавшего мне на встречу несмотря на то, что он болен. Я в страшном волнении соскочила с вагона; у меня очень, очень стучало сердце. Когда я увидела бледное, осунувшееся лицо мужа, я старалась овладеть своими нервами, боясь, что не сумею справиться со своим лицом.

 Как только мы приехали в Ташкент, я уложила мужа в постель, но у него хватило терпения пролежать лишь до следующего утра. Он словно ожил с моим приездом.

 Между тем тучи на политическом горизонте все сгущались. Встревоженные Европейские державы сообща двинулись на Китай. Надо было быть готовым ко всяким неблагополучиям и со стороны Китайской границы в Туркестане. В Кульдже консулу стало не безопасно проживать, послана сотня казаков для его охраны.

 Муж, и без того работающий с рассвета до поздней ночи, удвоил еще свои силы и рвение; он требует такой же работы от других, и это многим не по вкусу. Начались неудовольствия, критика, и довольно неблаговидные попытки дискредитировать некоторые мероприятия, которые муж считал необходимыми, но он в таких случаях говорил всегда одно: "Мне не нужно личной преданности какого-нибудь лица, но мне нужна его работа; делал бы свое дело, а ко мне пусть относится как ему угодно!". Муж все больше стал чувствовать, что он со стороны других не встречает того содействия, на которое он имел право рассчитывать в переживаемое тревожное время. Действительно, легко людей заинтересовать участием в почестях, наградах, но пристрастить их к неутомимой, тяжелой работе, -- задача уж очень неблагодарная. Понемногу начало складываться у мужа грустное убеждение, что он "один в поле не воин". Он стал подумывать об отъезде из Туркестана. Пора отдохнуть, пора пожить наконец для своего личного счастия. Когда консилиум Ташкентских докторов поставил мужу ультиматум -- немедленно выехать из края, снабжавшего его малярией, муж попросил Государя об отозвании его от должности.