Наконец вода в Тоболе скатилась в "трубу", т.е. в русло, но была еще мутной, и ловить рыбу удочкой было невозможно. В это время пацаны готовили удочки. Лески делали из волос хвоста лошадей, знали у какой лошади длинный и эластичный волос. Затем его скручивали и связывали до нужной длины, конечно, выдирать нужно было умеючи, чтобы не получить удар копытом. Большой проблемой было то, что негде было достать крючки, правда, появился откуда-то инвалид войны Малютин Иван - большой мастер на все руки. Он изготавливал крючки, но продавал их очень дорого за натуральную плату. Так, за один крючок требовал два яйца или три литра молока. А где мне было взять яиц, если у нас было две курицы, которые из-за того, что их кормили плохо, несли в месяц 2-3 яйца. Но мы все равно умудрялись покупать - пойманная рыба, хотя и мелкая, но была пища на каждый день. С ребятами соревновались, кто больше поймает. На реку уходили в 2-3 часа ночи, чтобы занять свое излюбленное место, и если кто придет раньше и займет его, начинался скандал, который часто оканчивался потасовкой. Тут же на берегу при посредничестве других пацанов восстанавливалась справедливость. Все решения обязан был выполнять каждый член коллектива, в противном случае, объявлялся виновному бойкот, и он изгонялся из "стаи". Это было страшное наказание, как высшая мера, легче было получить пару подзатыльников, но это решала "стая".
Часто ходили за Тобол на поля соседнего колхоза, у них там с осени оставались участки неубранной картошки. Картошка была, конечно, мороженая, мы ее очищали от гнили и шкурок, мололи на мясорубке и пекли лепешки - "тошнотики", так мы их называли. Чтобы они не подгорали, противни смазывали отработанным тракторным маслом, отчего они воняли трактором. Нашей с Клавой (старшей сестрой) обязанностью было содержать всегда очаг теплым. Летом пищу готовили на таганках, в качестве топлива в основном использовали сосновые шишки. А зимой была проблема нагреть русскую печь, надо было много дров и мы с Клавой ходили по пояс в снегу в лес и багром ломали с сосен сухие сучья. Мать затемно приходила с дойки колхозных коров, а зимой и в 6 часов утра была еще ночь. Иногда в загнетке печи (углубление внутри печи с левой стороны, куда сгребались клюкой горячие угли и присыпались золой) за последующие сутки при мелких дровах угли горячими не сохранялись. Тогда, обычно, мать будила меня, я слазил с палатей (широкие нары для спанья, устраиваемые в избах под потолком между печью и противоположной ей стеной), брал со сколотым краем глиняный горшок и шел в морозную ночь. Там я по дыму из труб определял, где можно попросить горячих углей для растопки печи. Спичек не было и в помине.
Но вскоре при возвращении с фронта калек солдат, они научили всех нас добывать огонь простым способом, так называемыми "катюшами". Для этого нужно было достать кремневый камешек, стальную пластинку или старый напильник, да жгутик ваты, предварительно обожженный, и, чиркая пластинкой о камень, выбивали искру, которая попадала на вату и поджигала ее. У многих пацанов при себе постоянно находилось это огниво "катюша". Так, что находясь далеко от дома, могли развести костер и сварить яйца ворон, сорок, которые мы доставали из гнезд или испечь на берегу выловленную рыбешку и все это ели без соли. Часто на берегу, когда припекало солнце, многие, пригревшись, засыпали на теплом песке, иногда, положив головы, друг на друга. Мне было больно смотреть на эти изможденные тела (в чем только души держались) и исхудавшие, но часто улыбающиеся лица и думал, что, наверное, хоть во сне они видят счастливые сны.
Все чаще приходили похоронки, чаще слышался плач убитых горем матерей и жен. А от отца и близких нам родных не было никаких вестей.
Свободное копирование
