Утром 21 декабря я пошел с четырьмя уволенными рабочими к Чижову. Я указал ему на серьезность положения, если среди рабочих будет развиваться убеждение, что фабричные инспектора, которые по русским законам должны занимать род судебной инстанции между хозяевами и рабочими, будут всегда брать сторону первых. Я говорил горячо, но не сказал ничего незаконного, и мы расстались по-дружески. Инспектор, однако, донес на меня Фуллону. Из дальнейшего свидания с Фуллоном я убедился, что нам ничего не оставалось, как сделать последнюю ставку. Я рассчитывал, что стачка на Путиловском заводе немедленно побудит администрацию к уступке, ввиду того, что в данный момент завод оканчивал чрезвычайно серьезный заказ для правительства. В тот же вечер мы решили сделать забастовку.
Как раз в это время была получена телеграмма о сдаче Порт-Артура.[1] Известие это вызвало большое негодование среди народа, и решимость действовать еще более окрепла. Когда я собрал наиболее влиятельных рабочих завода и спросил их, могут ли они остановить всю работу, они ответили утвердительно.
Следующие три дня прошли тихо. Наступил праздник Рождества. Для каждого отдела союза мы устроили елки, на которых веселились более 5 тыс. детей. Члены союза имели право приводить не только своих детей, но и сирот и подкидышей, которых так много в Петербурге. Каждый получил какой-нибудь маленький подарок, а сиротам раздавали материю на платье. На этих елках мы говорили с рабочими и их женами; несколько тысяч прошло через наши залы, и всюду раздавались речи, в которых судьба уволенных рабочих была преобладающей темой.
Я был в страшной тревоге, сознавая, что судьба нашего союза находится на краю пропасти. Если нас вынудят забастовать, то мы должны, по крайней мере, сделать из этой забастовки событие государственной важности, придав ей политический характер. Сдача Порт-Артура послужила нам для этого предлогом. Я снова собрал своих 32 помощников и сказал им, что, по-моему, наступило время подать царю нашу рабочую петицию.[2] Они согласились со мной и обещали начать агитацию в пользу всеобщей забастовки, я же обещал приготовить к тому времени текст петиции. С каждым днем росло воодушевление рабочих.[3] Накануне нового года я в последний раз ходил к Смирнову — три часа беседовал с ним в надежде избежать забастовки, но безуспешно.[4]
Свою деятельность в пересыльной тюрьме я продолжал и заинтересовал ею не только заключенных, но и тюремную администрацию. Раньше я был приглашен на открытие новой тюрьмы в Царском Селе, а также на богослужение 7 января в главном тюремном управлении, но так как забастовка была уже в полном разгаре, то меня вежливо предупредили, что торжество отложено.
Свободное копирование
