Подходы - 4

На следующий день небо также было покрыто мрачными тучами. Накануне некоторые из нас сожглись, а спина Чарлза Эванса напоминала вареного рака. Мои локтя тоже побаливали, однако прогулка в шортах и тенниске, в темных очках и без головного убора всегда была приятна мне. Носильщики двинулись в путь с трудом (по-видимому, в Чиабасе имелся чанг), и мне представилась возможность уточнить наше окружение — сто пятьдесят носильщиков: тридцать шерпов, включая шерпани, пришедшие из Намче три проводника, три командира, каждый из них считался ответственным за пятьдесят носильщиков, и один Хакоман Сингх, вооруженный свистком и тростью.

Путь проходил по гребню, на высоте 2280 метров. Рододендроны, как алое пламя, окаймляли дорогу. Спуск в долину и путь через рисовые поля привели к короткому подъему до Рисинго, приютившегося на обрыве над рекой. В Рисинго есть хорошо известный «гомпа», или храм, вблизи которого мы раскинули лагерь. Я был преисполнен уважения к святому месту, однако Тхондуп придерживался другого мнения и, чтобы укрепить навес над кухней, стал забивать кольца и гвозди в стену храма, в то время как шерпани расстилали свои спальные принадлежности на обеих верандах. Как раз когда поспел чай, нас настигла прелюдия надвигающейся грозы в виде ливня камней размером с лесной орех. Отрезвленные этим явлением, мы осмотрели гомпу.

К счастью, к 8 часам дождь прекратился. Следующий переход — до Манга Деорали (2300 м) — проходил под сверкающим солнцем, которое нас быстро высушило. Наиболее сильное впечатление в этот день произвели на нас роскошное купание в ожидании завтрака и последующий длинный и скучный подъём на перевал, откуда мы впервые смогли увидеть по-настоящему лежащий к западу от Эвереста хребет Гауризанкара. Характерной чертой каждой Гималайской экспедиции является контраст наслаждения и тяжелой работы. Джон и Джордж Бенд добросовестно мучились в масках. Когда мы по травянистым склонам подходили к перевалу, то чувствовали, что что-то должно произойти; однако вряд ли мы были готовы к открывшейся нам захватывающей картине гребня, казавшегося таким близким и ясным, как Бернские Альпы из Туна. Сама вершина Гауризанкара возвышалась бастионом слева. Рядом с ней красовалась сверкающая гранитно-ледовая пирамида Менлунгцзе высотой примерно 7300 метров. Далеко справа виднелись гребни Нумбура и Кариолунга, четко выделяющиеся на фоне голубого неба.

Я не могу удержаться от сравнения этих подходов с прошлыми экспедициями через Тибет. Там температура намного ниже нуля, и сильный ветер, несущий по пустынному плато облака пыли, превращал каждый день в тяжелое испытание. В 1953 году, во время нашего перехода через непальские долины, не было ни единого неприятного дня. Каждую ночь большинство из нас спало под открытым небом.

Мы пересекали страну по самому центру, так как реки восточного Непала текут на юг, вливаясь в Сун-Кози и в Арун, в то время как путь к Эвересту проходит почти по направлению на восток. Поэтому, переходя через боковые хребты, нам приходилось без конца подниматься и спускаться.

15-го числа мы спустились примерно до 1220 метров, к Чанавати-Кхола («Кхола» означает, как и «Кози», реку, но меньших размеров). Здесь мы выкупались и позавтракали. Над рекой раскачивался подозрительный с виду цепной мост: деревянные дощечки, лежащие между V-образными железными прутьями с перилами. Том Стобарт, рвущийся в этот день к фотосъемке, запечатлел этот мост со всех сторон. Подъем отсюда до селения Кирантечап (1340 м) невелик, и мы одолели его к полудню. Лагерь был разбит на террасе вне селения, возле поросшего соснами мыса, возвышающегося над ближайшей к нам рекой Бхота-Кози. Здесь после полудня мы с Джоном лежали и обсуждали отправку первой корреспонденции с подходов. К вечеру, когда порозовели вершины гор, я попытался наконец переписать свой собственный отчет, который отправлял в адрес трех школ. Бледное золото на снегу начало блекнуть, по мере того как тени ползли вверх, углубляя темноту склонов Менлунгцзе. В лиловом, усыпанном звездами небе вершины стали невидимыми. Однако их присутствие ещё долго продолжало чувствоваться.

На следующее утро по крутому спуску мы подошли к Бхота-Кози, большой реке, перекрытой хорошим стальным мостом. Как раз перед этим Джон высмотрел метрах в десяти над дорогой отвесную скалу, и каждый из нас продемонстрировал на ней свое мастерство. С тех пор скалолазание стало излюбленным времяпрепровождением. От реки, преодолев крутой подъём в лесу, мы добрались до небольшой деревушки, ниже которой позавтракали. Здесь любители самоистязания вновь надели свои маски. Среди них не было наших специалистов по кислороду, и я, решив, что они уже достаточно освоились с практикой и избавлены от дальнейших экспериментов, также надел безропотно свою маску. Ярза, место нашего ночлега, лежит в котловине среди гор, несколько ниже перевала. По другую сторону селения поток под тем же названием прорезает в склоне горы широкое ущелье. После чая мы с Джоном прогуливались вверх-вниз, вдоль чарующего берега, наблюдая за птицами: многочисленными как всегда, белоголовками, горихвостками, оляпками и каменными дроздами. К тому времени носильщики построили укрытия из ветвей. Вокруг двадцати сверкающих в темноте костров виднелись смеющиеся лица. Несмотря на тяжелую работу, носильщики радовались жизни.

Часто выпадала роса, и некоторые из нас лежали в палатке так, что наружу торчала лишь одна голова. 17-го мы вышли при росе, которая сопровождала нас в течение двухчасового подъема к перевалу на высоте 2560 метров. На высшей точке построена «манэ», или молитвенная стена, и «чаутара» (место отдыха). Эти каменные устройства — простые скамейки из плит, вполне подходящие для отдыха с грузом. Они воздвигнуты местными благотворителями, и ни один уважающий себя носильщик не пройдет мимо такого места, не остановившись. Когда имеется много благотворителей и, следовательно, много «чаутара», следующих друг за другом, продвижение становится весьма медленным. Данный «чаутара» был расположен великолепно.

Высоко над рододендронами сверкал хаос высочайших пиков, но над одним из провалов небольшой снежный треугольник приковывал к себе взор — Эверест. Я думаю, что все мы в ту минуту смотрели на него с волнением. Моё впечатление от этой столь дальней поездки было как от полного счастья бродяжничества, не свободного, конечно, от забот,— носильщики и многие другие вопросы были тому виной,— но радостного от повседневной непосредственности. Эверест угрожал мне словно экзамен после школьных каникул — испытание, к которому относишься с опасением, но от которого не откажешься ни за что на свете. Туманное видение, возникшее в грезах и спешно отложенное в сторону вместе с другими мечтами надеждами! И вот он предо мной! Как он высок! Его вершина подмигивала нам, возвышаясь над всеми более близкими хребтами, которые пытались его спрятать; так далек от мира сего, что сама мысль о восхождении на него казалась столь же бессмысленной, как и святотатственной. Когда мы спускались перед завтраком по залитому солнцем склону, меня не покидала задумчивость. Не правы ли буддисты, считающие Эверест обиталищем богов?

Остаток пути до Тхозе, расположенного на Кимти-Кхола (приток Бхота-Кози), был оживлен зарослями малиновых рододендронов. Тхозе представляет собой большое селение, даже с лавками. На склонах над ним добывается железная руда, и именно тут выделываются виденные нами цепи для мостов. Проходя через деревню, мы могли наблюдать ковку цепей и полос в кустарных кузницах. Лагерь был разбит на травянистой лужайке за деревней.

Полтора часа я провел в маске, поднимаясь на очередной перевал высотой 2900 метров. Отсюда начинается страна шерпов.

Мы были теперь в Сола-Кхумбу, на родине шерпов. Из нашего лагеря, раскинувшегося на восхитительной лужайке возле цветущих сливовых деревьев у Чиангма, на 450 метров ниже монастыря, мы спустились следующим утром до Ликху-Кхола. От Чиангма мы смогли увидеть нашу очередную цель — перевал Ламьюра Баньянг высотой 3660 метров, однако, чтобы добраться до него, нам потребовалось полутора суток. Все гималайские долины таковы. Следующий лагерь мы должны были разбить в Сэта, несколько выше по долине; отсюда дорога вилась вверх через широкий, покрытый лесом горный склон, спускающийся с расположенного справа от перевала гребня. Когда мы ранним утром поднялись повыше, стало холодновато, и нам, одетым в шорты, пришлось перед завтраком, чтобы как-то согреться, выбивать чечетку до тех пор, пока нас не согрело солнце. Дорога к перевалу долго траверсирует влево через заросли рододендронов, извилистые стебли которых, лишенные листьев, выглядывают из-под снега. Картина составила бы прекрасный задний план для фильма Диснея «Дети в лесу». Встречающиеся нам шерпы были одеты в платья домотканой материи и высокие фетровые сапоги. Мужчины носили косички, женщины закладывали волосы в валики. Встречавшиеся нам до этого непальцы носили индийскую одежду или плотные брюки типа пижамных под длинной курткой.

Я добрался до перевала Ламьюра Баньянг к 11 часам 15 минутам. Одним из достоинств таких переходов является то, что вы можете идти порой в одиночестве, порой в компании любого попавшегося друга.

Мы были в районе Сола, и внизу сквозь сосновый лес проглядывала окаймленная громадной скальной стеной очаровательная долина, которая вполне могла бы быть и в Кэмберленде. Мы начали спускаться через покрытые ирисами луга, мимо желтого нависающего утеса с выведенной двухметровыми буквами надписью: «Ome mane» Селение Джунбези, которое нравится мне больше всех других, лежит в долине, ведущей к снежному пику Нумбур. Со склонов, сверкающих примулами, мы видели внизу ряды чистеньких домиков из белого камня, деревянные крыши с уложенными на них камнями для защиты от сильных порывов ветра. Это было селение шерпов, в корне отличное по своему характеру от тех, через которые мы ранее проходили. Мы отправились с Чарлзом Эвансом на спасение Тхондупа, который всегда имел свои особые соображения по выбору места для лагеря и ушел метров на 800 дальше, чем надо было, отыскав площадку, абсолютно лишенную воды. Мы вернулись к протекавшему за деревней потоку для ритуального купания.

Джунбези известно своим монастырем и мастерскими изготовления кинжалов «кукри». Монастырь представляет собой красивое квадратное здание с балконами, выходящими во дворик, однако приятный вид испорчен обилием навоза. В монастыре мы с Майклом Уэстмекоттом обнаружили самого большого Будду, которого мне пришлось когда-либо видеть. Забравшись на второй этаж, чтобы осмотреть внушительную библиотеку и кресло Великого Брамина, мы оказались как раз на уровне божественной головы.

После Джунбези ещё в большей степени чувствуешь, что находишься в районе Эвереста. Теперь цель стоит перед нами, четкая и неизбежная. На следующий день мы снова увидели вершину, царствующую над своими спутниками и подавляющую на этот раз проходящий на высоте 7600 метров гребень Нупцзе.

Очередной переход до монастыря Таксиндху должен был вывести нас над Дудх-Кози, вдоль которой нам предстояло затем следовать вплоть до Намче.

Мы пересекли Дудх-Кози по шаткому мосту, приведшему наших шерпов в смятение, и в последующие три дня шли или высоко над рекой, или в её глубокой теснине. Именно здесь горы начали особенно сильно проявлять свое присутствие. Склон долины сверкал рододендронами и магнолиями, восковыми белыми цветами сантиметров 30 в поперечнике, которые выделялись на склоне, как гроздья звезд. Карабкаясь в небо, на немыслимую высоту, возвышались над нами Кариолунг слева и массив Кангтега справа. Снег лежал на их резко очерченных склонах и ледовых гребнях, на невиданной в Альпах крутизне.

К тому времени Джон начал советоваться, составлять и обсуждать планы как для периода акклиматизации, так и для штурма. Он даже подсчитал вес грузов для высотных лагерей: минимум 45 килограммов для штурмовой палатки под Южной вершиной, 123 килограмма на Южном Седле и 62 килограмма в лагере на стене Лхоцзе. Все эти разговоры велись за чашкой чаю, в то время как мы разглядывали величественные вершины.

Три перехода до Кхарикхола (2010 м), Пуян (2800 м) и Гхат (2620 м) были пройдены в атмосфере растущего возбуждения. Эверест должен был вскоре появиться над нами.