14.01.1923
С.-Петербург, Ленинградская, Россия
14 января 1923. <...> Чехонин третьего дня писал меня вдохновенно и долго. Рассказывал о Савве Мамонтове, о княгине Тенишевой. «Репин был преподавателем школы, основанной Тенишевой. Мы были его ученики: я, Чемберс, Матвеев и др. Потом Репин поссорился с Тенишевой и стал преподавать только в Академии. Но мы не захотели идти в академию и основали свободную школу, без учителя».
Портрет мой ему удается — глаза виноватые, лицо жалкое,— очень похоже3.
Получил телеграмму из 1-й Студии. Приглашают на первое представление. Ехать ли?..
Читаю глупейший роман Арнольда Беннета «The Gates of Wrath»[ 60 ]. Я и не знал, что у него на душе есть такие тяжкие грехи. Был вчера с Тихоновым у Оршанского. У него восхитительный музей детских книг и игрушек. Мне понравилась мадонна — кукла испанских детей. Оршанский добр и очень рад показывать свои сокровища. Показывает их суетливо, несдержанно, навязчиво,— и страшно напоминает Исаака Влад. Шкловского (Dioneo). С Замятиным у меня отношения натянутые4.
3 «Этот портрет теперь находится в Америке в собрании Н. Лобанова-Ростовского, размер 67X43, поколенный» — так написал мне 15.5.72 г. художник Н. В. Кузьмин, в прошлом — ученик С. В. Чехонина.
4 После того как Ал. Толстой опубликовал письмо Чуковского в приложении к газете «Накануне» (см. примеч. 34, 1922 г.), отношения Чуковского и Замятина испортились. В письме Чуковского были такие строки о Замятине: «Замятин очень милый человек, очень, очень — но ведь это чистоплюй, осторожный, ничего не почувствовавший». 30 июня 1922 года, отвечая Чуковскому (очевидно, на письмо с извинениями и объяснениями), Замятин писал ему: «...говорить, что я на Вас сердит,— это было бы совершенно неверно. <...> После Вашего письма Толстому у меня есть ощущение, что именно друг-то и товарищ Вы — довольно колченогий и не очень надежный. Я знаю, что вот если меня завтра или через месяц засадят (потому что сейчас нет в Советской России писателя более неосторожного, чем я) — если так случится, Чуковский один из первых пойдет хлопотать обо мне. Но в случаях менее серьезных — ради красного словца или черт его знает ради чего — Чуковский за милую душу кинет меня Толстому или еще кому... <...> Чуковским, т. е. одним из тех десяти или пяти, кто по-настоящему честно относится к слову, к искусству слова,— Вы для меня все равно остаетесь (для десяти или пяти я, должно быть, и пишу)».
14.09.2015 в 14:44
|
Свободное копирование
