1 января. Встреча Нового Года в Доме Литераторов. Не думал, что пойду. Не занял предварительно столика. Пошел экспромтом, потому что не спалось. О-о-о! Тоска — и старость — и сиротство. Я бы запретил 40-летним встречать новый год. Мы заняли один столик с Фединым, Замятиным, Ходасевичем — и их дамами, а кругом были какие-то лысые — очень чужие. Ко мне подошла М. В. Ватсон и сказала, что она примирилась со мной. После этого она сказала, что Гумилев был «зверски расстрелян». Какая старуха! Какая ненависть. Она месяца 3 назад сказала мне: — Ну что, не помогли вам ваши товарищи спасти Гумилева?
— Какие товарищи? — спросил я.
— Большевики.
— Сволочь! — заорал я на 70-летнюю старуху — и все слышавшие поддержали меня и нашли, что на ее оскорбление я мог ответить только так. И, конечно, мне было больно, что я обругал сволочью старую старуху, писательницу. И вот теперь — она первая подходит ко мне и говорит: «Ну, ну, не сердитесь...»
Говорились речи. Каждая речь начиналась:
— Уже четыре года...
А потом более или менее ясно говорилось, что нам нужна свобода печати. Потом вышел Федин и прочитал о том, что критики напрасно хмурятся, что у рус. лит. есть не только прошлое, но и будущее. Это задело меня, потому что я все время думал почему-то о Блоке, Гумилеве и др. Я вышел и (кажется, слишком неврастенически) сказал о том, что да, у литературы есть будущее, ибо русский народ неиссякаемо даровит, «и уже растет зеленая трава, но эта трава на могилах». И мы молча почтили вставанием умерших. Потом явился Марадудин и спел куплеты — о каждом из нас, причем назвал меня Врид Некрасова (временно исполняющий должность Некрасова), а его жена представила даму, стоящую в очереди кооператива Дома Литераторов,— внучку Пушкина по прямой линии от г-жи NN. Я смеялся — но была тоска. Явился запоздавший Анненков. Стали показываться пьяные лица. <...> Потом пришли из «Дома Искусств» — два шкловитянина: Тынянов и Эйхенбаум. Эйхенбаум печатает обо мне страшно ругательную статью — но все же он мне мил почему-то. Он доказывал мне, что я нервничаю, что моя книжка о Некрасове неправильна, но из его слов я увидел, что многое основано на недоразумении. Напр., фразу «Довольно с нас и сия великия славы, что мы начинаем»1 он толкует так, будто я желаю считать себя основоположником «формально-научного метода», а между тем эта фраза относится исключительно к Некрасову.
Тынянова книжка о Достоевском мне нравится2, и сам он — всезнающий, молодой, мне нравится. Уже женат, бедный.
Потом Моргенштерн читал по нашему почерку — изумительно: Анненкову, которого видит первый раз, сказал: «У вас по внешности слабая воля, а на деле сильная. Вы сейчас — в самом расцвете и делаете нечто такое, от чего ожидаете великих результатов. Вы очень, очень большой человек».
Меня он определял долго, и все верно. Смесь мистицизма с реализмом и пр.
О Замятине сказал: это подражатель. Ничего своего. Натура нетворческая.
Изумительно было видеть, что Замятин обиделся. Не показал: жесты его волосатых рук были спокойны, он курил медленно,— но обиделся. И жена его обиделась, смеялась, но обиделась. (Анненков потом сказал мне: «Заметили, как она обиделась».)
Потом меня подозвал к себе проф. Тарле — и стал вести ту утонченную, умную, немного комплиментарную беседу, которая становится у нас так редка. Он любит мои писания больше, чем люблю их я. Он говорил мне: «У вас есть две классические статьи — классические. Их мог бы написать Тэн. Это — о Вербицкой и о Нате Пинкертоне. Я читаю их и перечитываю. И помню наизусть...» И стал цитировать. Рассказывал свой разговор со скульптором Иннокентием Жуковым. «Я говорю ему: знаете в Лувре—Schiavi[ 30 ] Микель Анджело. Я только теперь, будучи в Париже, всмотрелся в них как следует. Какая мощь и проч. А он мне: — Да, французы по части техники — молодцы». Французы! Микель Анджело — француз! И каково это: по части техники!
Анненков попросил Тарле дать текст к его портретам коммунаров3. Тот согласился.
А в зале происходили чудеса. Моргенштерн — давал сеансы спиритизма. Ему внушили выхватить из четырех концов залы по человеку. Он вошел, стал посередине, а зала — большая, а народу много, и вдруг как волк, быстро, быстро, кинулся вправо, влево! хвать — хвать — в том числе и меня, без раздумья выстроил в ряд. И т. д., и т. д.
Утром мы пошли домой. Говорят, в Доме Искусств было еще тоскливее. <...>
Приехал из Ростова театр — ставит «Гондлу»4.
Хочется мне пойти и поздравить Сологуба. Был у Белицкого — по поводу своей книжки о Блоке. <...>
2 января. Пишу для Анненкова предисловие к его книге. Он принес мне проект предисловия, но мне не понравилось, и я решил написать сам. Интересно, понравится ли оно ему5.
Писал о Мише Лонгинове6. Хочу переделать ту дрянь, к-рая была написана мною прежде.
1«Довольно с нас и сия великия славы, что мы начинаем» — эти слова В. К. Тредиаковского завершают вступление «От автора» к брошюре К. Чуковского «Некрасов как художник» (Пг., 1922). Б. Эйхенбаум в статье «Методы и подходы» («Книжный угол», 1922, № 8, с. 16) иронически цитирует эту фразу, добавив: «не совсем понятно, что именно Чуковский «начинает».
2 Речь идет о книге Ю. Тынянова «Достоевский и Гоголь (К теории пародии)». Пг., «ОПОЯЗ», 1921.
3Портреты коммунаров — рисунки Ю. Анненкова к книге «Силуэты Парижской Коммуны». Эта книга с предисловием Тарле издана не была. «Список работ Ю. Анненкова», приведенный в другой его книге — «Портреты» (Пг., 1922) — включает и «рисунки к книге «Силуэты Парижской Коммуны». Опубликован перечень примерно сорока рисунков (обложка, портреты коммунаров, концовка), сделанных художником в 1921 г.
4«Гондла» — пьеса Н. С. Гумилева. О постановке пьесы в Ростовском театре см.: Ю. Анненков. Дневник моих встреч. Т. 1. Нью-Йорк, 1966, с. 108.
5 Речь идет о предисловии к книге Ю. Анненкова «Портреты» (Пг., 1922). В архиве К. Чуковского (РО ГБЛ, ф. 620) сохранилось предисловие к этой книге, написанное его рукой. Этот текст (с небольшими разночтениями) и был напечатан за подписью Ю. Анненкова.
6 Имеется в виду статья «Миша» (о главе всероссийской цензуры Михаиле Лонгинове), впервые опубликованная в кн.: Неизданные произведения Н. А. Некрасова. СПб., 1918. Чуковский переработал статью и переиздал ее в «Некрасовском сборнике» (Пг., 1922), а впоследствии в своих книгах «Некрасов» (Л., 1926) и «Рассказы о Некрасове» (М., 1930).
Свободное копирование
