* * *
Я родилась в Ленинграде, на Петроградской стороне, 22 ноября 1939 года, во время советско-финской войны. В школьном учебнике истории то, что произошло тогда, определялось по-советски цинично, тупо и лживо: “В 1939 г. Финляндия напала на Советский Союз”. Грубо состряпанная фальсификация преподносилась нам как истина в последней инстанции. Нас зомбировали, заставляя учить наизусть Краткий курс ВКП (б), чтобы никому не пришло в голову сопоставить размеры Финляндии и СССР хотя бы в масштабах географической карты. Впрочем, оно и к лучшему: это спасло учеников от детских домов, а их родителей – от ГУЛАГ’а. Те же, у кого крамольный вопрос вертелся на языке, благоразумно молчали.
Из-за тягот, связанных с войной, меня не зарегистрировали вовремя; сильно затянув с этим, устыдились и назвали в ЗАГС более позднее число. Поэтому в моем метрическом свидетельстве написано, что я родилась 22 декабря 1939 г. Мне это безразлично, но странно другое: проведя с матерью в Ленинграде не более полугода, я полюбила этот город всей душой, считаю его своей родиной и испытываю “томление духа” всякий раз, как подъезжаю к нему, и даже в тех случаях, когда на телеэкране мелькнет Зимний дворец, Петропавловская крепость или арка Генерального штаба. Я замираю, выходя на Невский, вступая на улицу Росси, проезжая по Васильевскому острову, и особенно, попадая на Петроградскую сторону, с которой связаны мое детство и юность.
Я помню запах грязного и узкого подъезда в том доме на Пионерской улице, куда привезла меня бабушка Эрминия Николаевна в 1945 году, когда родилась моя двоюродная сестра Ариша (дочь моей тети Ариадны Александровны Евлаховой), помню окно фонарем в большой комнате, которую занимали тетя и ее муж Сергей Сергеевич Скворцов, красивый и мрачный человек, подавлявший домочадцев своей замкнутостью и язвительностью. Он заведовал кафедрой в Медицинском институте и допоздна засиживался за своим большим письменным столом, на котором горела бронзовая лампа с зеленым абажуром, обрамленным жесткой витой золотистой бахромой. К бахроме был прикреплен маленький золотисто-зеленый игрушечный попугайчик. Сидя слева от дяди на диване, за его спиной, я, как завороженная, смотрела на мягкий свет этой лампы, казавшейся мне восьмым чудом света. Прямо напротив окна, выходящего на перекресток, поворачивали трамваи, нарушая своим лязгом и звоном нашу домашнюю тишину.