14 декабря . Тихий день, — 24 °C. После обеда вышел прогуляться. Поднявшийся ветерок пронизывал заслуженную куртку, — малица пригоднее для таких температур. Я навестил медвежат и побрел в свою каюту.
Медвежата сейчас на привязи. На днях они снова начали производить метеорологические наблюдения и сломали один из лучших термометров. Седов приказал посадить проказников на цепь. Узники привыкли к тому, что я выношу им каждый день сладенький кусочек. При моем приближении они издают веселое ворчание, становятся на задние лапы, чтоб рассмотреть, что у меня припасено, шарят по карманам, забираются лапой за пазуху и тщательно обнюхивают: не спрятан ли где-нибудь сахар или монпансье. Я люблю чувствовать на руке их теплые мягкие губы, — как будто любимая лошадь берет трепещущими губами кусок соленого хлеба. Иногда мы боремся, — только не с Васькой: его характер слишком сумрачен для игр. Кормим медведей теперь только раз в неделю, — но до медвежьего отвала.
Вечером роскошное северное сияние. Ни на Новой Земле ни здесь не достигало оно подобной силы игры и красоты.
Началось полосой света. Такие полосы обычный тип сияния на Земле Франца-Иосифа. На этот раз вслед за полосой вспыхнули еще несколько лент. Эти ленты продержались недолго, только одна — вблизи зенита осталась неподвижной на всем протяжении с востока-северо-востока на З.-Ю.-З. Эта полоса иногда расширялась, иногда суживалась, становилась мутнее, по временам в ней проявлялась слабая игра, — тогда лента походила на гигантский занавес, протянутый через все небо. Он колыхался, как бы от дуновения ветра, мутнел, разгорался и опять превращался в мутную реку света. От нее отделялись рукава, превращавшиеся в занавесы. Кроме главной полосы в разных местах неба вспыхивали причудливые туманности и световые фигуры. Сияние в этот период было сильным. Седов, Павлов, Сахаров и Визе вышли полюбоваться. В это время могучая полоса усилила игру, но ничего особенно-красивого не было, исключая разве короны, очертившейся слабым намеком. Подождав с четверть часа, зрители ушли; остались я и Визе. Мы не раскаялись.
Вскоре корона потянула к себе многочисленные ленты, они превратились как бы в продолжение ее лучей. Все это было красиво, но скорей по формам, чем красками: свет гигантской звезды раскинувшейся по всему небу, оставался тем же обыкновенным светом бледно-голубого газа. И вдруг, как по сигналу, — все изменилось. Корона разлила яркие лучи до горизонта. Они сверкнули, как бы перевернувшись по оси, превратились в ярко-цветистые ленты. А в центре короны началось неизобразимое ни словами, ни красками — волшебный фейерверк.
Вспыхивали и гасли лучи самых разнообразных цветов. На этом пестром фоне извивались по временам какие-то странные змейки, их сменяли снопы огня, — пятно в середине короны казалось тогда кратером светового вулкана. Кратер извергал — то снопы, то полосы зеленого огня, то разворачивавшиеся ленты.
Я и Визе, забыв про легкое одеяние, не замечая дрожи, смотрели на игру цветов и форм в состоянии близком к экстазу. Праздник света длился недолго. Огни стали гаснуть, как потухающий фейерверк. Центральная лента прояснилась, а закрывавшие ее лучи рассыпались по всему небу, как будто корона разметала их.
Свободное копирование
