13
Но самым большим недоумением для меня было: почему наши евреи молчали? Те, кого я знал? Когда на прилавках появился номер с «Вольным проездом»? Почему они молчали, как говорится, «в тряпочку», а при встрече со мной отворачивали глаза или заводили разговор о чем угодно, только не о Цветаевой?.. И это в то время, когда махровым цветом расцветала «Память», а в «Новом мире» публиковались стихи Бориса Слуцкого «Евреи хлеба не сеют, евреи в лавках торгуют, евреи рано лысеют, евреи много воруют...» Все наши евреи помалкивали.... Нет, иные морщились, бормотали: «А что мы можем сделать?..» Но никто из них пальцем не шевельнул... Больше того: когда из Москвы вернулся тогдашний глава Еврейского культурного центра, только-только созданного, и я спросил у него, как смотрят демократы (тогда это слово еще упоминалось без кавычек) на растущий повсюду антисемитизм, он ответил: «Предпочитают на сей счет отмалчиваться...»
Я уже упоминал где-то, что, по моему мнению, наши «демократы» ничего не выдумали, никакой собственной позиции в понимании исторического процесса не выдвинули — подхватили основные положения у НТС, у русофилов, у той же, по сути, «Памяти»... Может быть, наши «демократы» и на сей раз решили, что Октябрьскую революцию совершили евреи?.. Но было их предостаточно и среди кадетов, и среди меньшевиков, и среди эсеров... Взять хотя бы моего дядю Борю,., Отнюдь не большевика, наоборот... (См. первую главу: «Меньшевик»).
Однажды к нам приехал старый наш карагандинский приятель Семен Фомич Аскинадзе. Я дал ему прочесть опубликованный в журнале «Вольный проезд». Мы сидели в скверике возле нашего дома, на скамеечке, солнце ярко светило, на нас падала тень раскидистого, растущего позади скамеечки клена...
— А что же... Ничего особенного... — проговорил Семен Фомич, втянув седоватую голову в плечи.
Нас никто не слышал, не подслушивал...
Уже спустя несколько лет мне рассказал живущий в Израиле Саня Авербух, как они с сыном-студентом смотрели в кино «Список Шиндлера» и как сын его, не досидев до конца, поднялся и вышел:
— Не могу...— сказал он. — Противно... Бараны, настоящие бараны, которых ведут на убой, а они даже мемекнуть боятся...
«Другие люди... — подумал я. — Там, в Израиле — другой народ...» Но это было после, потом... А тогда, и в садике, и все те дни в голове у меня все время крутилась песенка Галича, посвященная памяти Михоэлса:
Мы пол отциклюем, мы шторки повесим,
Чтоб нашему раю ни краю, ни сноса.
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам
Колеса , колеса, колеса, колеса!..
От скорости века — в сонности
Живем мы, в живых не значась.
Непротивление совести —
Удобнейшее из чудачеств!
И только порой под сердцем
Кольнет тоскливо и гневно:
Уходит наш поезд в Освенцим,
Наш поезд уходит в Освенцим
Сегодня и ежедневно!..
Перестройка... Гласность... Демократия... «Общечеловеческие ценности».,. Но — под разными предлогами, а чаще вообще без предлогов, попросту прикидываясь глухими и слепыми — наши, близкие мне евреи помалкивали...
Нет, не все, когда понадобилось изложить свое мнение по поводу публикации, Морис Симашко и Александр Лазаревич Жовтис высказались вполне категорично... И то же сделала отчаянная, «подкупившая жидами» женщина — Галина Васильевна Черноголовина, и имеете с нею — Павел Косенко, критик, с которым не один год работали мы в «Просторе», пока он не ушел «на вольные хлеба» года два-три назад... Свое мнение выразил в письменном же виде и член редколлегии журнала Мурат Ауэзов... Но было поздно, да и по сути все эти мнения ничего не могли бы изменить...
Свободное копирование
