Еще до того как я защитила диссертацию, я отправилась в Москву наниматься в Институт эволюционной морфологии. Взяла переплетенный экземпляр диссертации, оттиски статей, напечатанных в Genetics и в «Докладах Академии наук», надела свое лучшее платье и предстала перед директором института. Платье мое досталось мне не без труда и забот. В нянином сундуке среди прочих ценностей, нажитых еще при царе, не менее тридцати лет хранился отрез батиста, белый с голубым узором. Художник заведомо «почище Воробьевского», и я страстно хотела, чтобы няня подарила мне этот отрез. Но она не соглашалась и сшила себе из него нижнюю юбку. Вдруг она передумала и подарила мне юбку, чтобы я сшила себе из нее платье.
Шмальгаузен спросил, какова моя специальность. Я сказала, что я генетик. Генетика стремительно катилась к гибели. За несколько месяцев перед тем, как происходил этот разговор, Лысенко избран действительным членом Академии наук СССР. Путь ему разметен статьей в «Правде», которая поносила двух других кандидатов в Академию — моего отца и Николая Константиновича Кольцова. Об этом речь впереди. Лысенко теперь не только академик, но и член Президиума Академии наук. Кольцов снят с поста директора созданного им института. Медико-генетический институт — самое лучшее, по свидетельству Меллера, учреждение этого рода в мире, уже за три года до этого закрыт. Его директор С.Г. Левит и его сотрудники И.И. Агол и В.Н. Слепков арестованы и сгинули с лица земли. Седьмой Международный генетический конгресс, который должен был состояться в 1937 году в Москве, отменен.
Он был созван в 1939 году в Эдинбурге, 40 генетиков, я в их числе, послали тезисы и заявили доклады. Вавилов — вице-президент Шестого Международного генетического конгресса (его проводили в США, в Итаке) — предложил Москву в качестве места следующего конгресса.
Свободное копирование
