3 февраля. [...]
Занимаюсь последние дни усиленно химией, хотя и не очень успешно. Устал. Измучен. Голова, особенно память плохо работают. Едет экскурсия в Питер. Я, по всей вероятности, не поеду. Работы в школах много. Бастуют профессора университета, говорят, что и ВТУ присоединится. Так над нами тяготеет рок старого режима. Вчера мне было передано, что рабфаковцы называют всю нашу грамоту — коммунистическим законом Божьим. И действительно, какое сходство! Порой мне начинает казаться, что и новый строй — это старый, только наизнанку. Спекуляция, проституция и всякая мразь процветают открыто, зато политических деятелей, старых борцов с царизмом томят в тюрьмах. (К чести партийной молодежи нужно сказать, что наиболее сознательная часть ее этим страшно возмущается, но кому до этого дело). Есть привилегированная каста, своего рода левый «союз». Я наблюдаю и удивляюсь. Почти нет ни одного коммуниста, который не был бы материально привязан к партии. Те, которые были действительно независимы, большей частью уже ушли!
И на днях один старый подпольщик мне признался: «Я бы ушел... Но я устал. Тюрьма, ссылка и революция меня истощили. А ремесло свое забыл. Больше четырех лет им не занимаюсь. Чем же я жить буду... И невольно тянешь старую лямку».
Есть у нас и свои приходские школы — губсовпартшколы, которые лучше обеспечены, чем все остальные, откуда все стараются удрать на рабфаки, но не легко отпускают (точь-В-точь старые бурсы). Профессора бастуют, требуя улучшения дела в лабораториях, увеличения жалованья и привлечения их к работе Главпрофобра. И они правы. Или нам нужны спецы, тогда ассигнуйте на высшие уч[ебные] завед[ения] хоть половину сумм, ассигнованных Университету трудящихся Востока, или в[ысшие] учебные з[аведения] не нужны, тогда нечего издеваться и над студентами, и над профессорами. Несчастная Россия, всякий тебя ведет по-своему, им одним избранному пути, но никто не пускает тебя двигаться по кратчайшей прямой дороге, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Ты должна быть или оплотом древнего православного благочестия, или мировой революции, но тебе нельзя жить просто для себя. А ты между тем гибнешь и от тьмы, и от голода, и от эпидемий. Поволжье вымирает, а в Москве дети десятками совершают самоубийства из-за голода. Об этом уже пишут даже в газетах. Зато сеть губпартшкол будет расширена. Так сообщают те же газеты. А спекулянты гордо заявляют: «Мы — не политики, до нас Чека нет никакого дела». При царском режиме рассказывали, что однажды публичная женщина во время обыска в меблированных комнатах заявила: «Я — не курсистка, против царя не иду, у меня нечего искать... Я бля...» Старые песни на новый лад.
Свободное копирование
