Знаменательный день настал, и я сел в поезд на Паддингтонском вокзале. Здесь же был репортер из «Морнинг пост», компанейский джентльмен в сером сюртуке. Мы ехали вдвоем, в купе, кроме нас, никого не было, и я как бы невзначай испробовал на нем пару-другую своих хлестких речений. В холмы, что над городом, мы покатили вместе в пролетке. Мистер Скрайн и его семейство приняли меня с распростертыми объятиями. Вокруг вовсю шло гулянье. Здесь были состязания в беге, стрельбища по кокосам и всяческие балаганы. Погода стояла лучше некуда, и люди веселились от души. Помня предыдущий свой опыт, я озабоченно спросил, будет ли собрание. Все в порядке. В пять часов прозвенит гонг, и все эти весельчаки подтянутся к входу в павильон, где сооружена трибуна. Местный председатель партии меня представит. Помимо меня никто, кроме как с благодарностями, выступать не должен.
Как и было намечено, зазвонил гонг, мы отправились к павильону и взошли на трибуну, представлявшую собой четыре доски, положенные на какие-то бочонки. Ни стола, ни кафедры не было, но как только около сотни гостей, оторвавшись от своих детских забав, довольно неохотно, как мне показалось, приблизились к трибуне, председатель поднялся и представил меня публике. В Сандхерсте, как и в армии, хвалят редко и скупо, а уж лесть среди младших офицеров вообще не в ходу. Наградили ли тебя Крестом Виктории, выиграл ли ты общенациональный кубок в стипль-чезе или общеармейский чемпионат боксеров-тяжеловесов, ты не услышишь от товарищей ничего, кроме совета не пьянеть от успеха. В политике же, видимо, дело обстояло иначе. Здесь елей лился потоком. Моего отца, с которым обошлись так некрасиво, превозносили в самых высокопарных выражениях, называя крупнейшим из лидеров консервативной партии за всю ее историю. Что же касается моих похождений на Кубе, в индийском пограничье и на берегах Нила, то единственное, на что мне оставалось надеяться, это чтобы в полку не узнали, как их расписывал председатель. Когда же он запел соловьем, восхваляя мою храбрость и «мастерское владение как мечом, так и пером», я испугался, что услышу крики из публики: «Ерунда! Хватит вздор молоть!» или что-нибудь подобное. Но, к моему удивлению и величайшему облегчению, всему этому вняли с благоговением, точно Евангелию.
А затем наступила моя очередь. Укрепившись сердцем и собравшись с духом, я произнес заготовленную речь. Следуя по хорошо проторенным на репетиции колеям, переходя от пункта к пункту и от постулата к постулату, я чувствовал, что все идет как надо. Аудитория, постепенно увеличившаяся, казалось, слушает меня с удовольствием. Одобрительные возгласы и хлопки раздавались всякий раз, когда я специально делал паузу, чтобы их вызвать, и даже возникали совершенно для меня неожиданно. В конце последовали аплодисменты — громкие и продолжительные. Значит, все-таки получилось! И даже без особых усилий! Я и репортер вернулись в Лондон. Он сверил со мной текст и тепло поздравил меня, а на следующий день «Морнинг пост» посвятила моему выступлению целую колонку и вдобавок — подумать только! — предварила текст вступительным словом от редакции, в котором приветствовала появление на политическом небосклоне новой фигуры. Я был чрезвычайно доволен и собой, и тем, как все складывалось, и в этом настроении отбыл в Индию.
Свободное копирование
