Конец Тараканиады - 3

* * *

-- Сичас узна-ашь у меня все-все-е-е!! - рычит Утюг и бежит за мной по бесконечно длинному коридору. Больно ухватив меня за ухо, Утюг волоком тащит меня вдоль коридора, чтобы приобщить к кошмарному познанию "всего-всего", которое таится в бесконечности, вылезающей из непроглядной тьмы в конце коридора. Становится страшно и от этого я просыпаюсь. Открываю глаза - спальня. За окном - дождь. Как всегда. Все нормально. И нет Утюга... а какой гад за ухо тянет?!

-- Вставай же!... - теребит меня Мангуст, дергая за ухо.

-- Дурак ты, Хорёк! - говорю я несколько нервно. - Мангуста вонючая! И шутки у тебя крысиные! Особенно - по ночам... Звякну щас тебе по башке - враз оба уха отвалятся!! Ишь, придумал - ночью за ухо тянуть... а от этого мне Утюг снится... -- бормочу я и засыпаю, защитив ухо ладошкой.

-- Ну и сны у тебя! На Утюга за день не насмотрелся? - ворчит Мангуст и тянет меня за нос. - Просыпайся! Гад буду - пожалеешь, коль проспишь! Что твори-ится! Ой-ё-ёй!!

Читал я Киплинга: Мангуст - это Рики-Тики-Тави, -- прицепится - хрен оторвёшь... сажусь на койке.

-- Дуй за мной скорее! - нетерпеливо командует Мангуст.

-- И-иди ты... раскомандовался!... - ворчу я, но, наступая на шнурки, шкандыбаю за Мангустом в уборную потому, что писять хочу. Ни на какие, зрелища, смотреть я не расположен, так как по ночам все артерии у меня сонные. И смотреть мне нечем: глаза, как у новорожденного котенка, слиплись.

Странно... в сортире свет выключен, но светло от света, который падает через зарешеченное окно, с хоздвора... а, ведь, нет электричества на хоздворе! На подоконнике стоят огольцы: Мотор и Краб. Зырят во двор поверх закрашенной части окна. И Пузырь тут. Пристроился у их ног, гудок оттопырил и тоже что-то наблюдает... там, внизу окна, краска соскоблена.

-- Пузырь, а, Пузырь! - шепчет Мангуст, - а знаешь, что творится... где-где! -- не нарывайся на неприличную рифму! -- в дежурке! Не-а, не скажу! Жу-уть такая, что словами и не скажешь...

Хитрость Мангусты срабатывает. Любопытный и доверчивый Пузырь оставляет свой наблюдательный пост и убегает выяснять: что за жуть в дежурке? Я и Мангуст поочередно припадаем к дырочке. Три автомобиля вряд на хоздворе стоят. Яркие конусы света от автомобильных фар прорезают осязаемо плотную черноту ненастной ночи и упираются во флигель воспитателей. Сверху, из мрака, низко нависшего над хоздвором, как сквозь маленькие отверстия огромного чёрного сита, сыпятся серые капельки ко всему равнодушного дождя. Попадая в лучи света, капельки внезапно вспыхивают, превращаясь в бриллиантики, но, тут же, гаснут в маслянисто поблескивающей черноте луж под колесами автомашин. Мельтеша туда-сюда и обратно, как ночные мотыльки в лучах света, суетятся, приехавшие из Владика, бойцы НКВД. А временами лучи света гаснут, упираясь в степенно шествующее по двору начальство, которое выделяется среди бойцов, большими выпуклостями, закругляющих их начальственные организмы.

-- Видишь Мордоворота, -- указывает Мангуст на самого опузенного, -- его персонально на эмке сюда притаранили! А бойцов -- на полуторке. А автозак для кого?? Секёшь?! - Мангуст возбужден так, что не в силах стоять на месте и переступает с ноги на ногу, будто ему пописать приспичило.

-- И-иди ты!! - От догадки у меня дух перехватывает. - Неужто - за Тараканом!?

-- Три ха-ха! В таком шикарном авто всем воспитателям места хватит! -- злорадно предполагает Мангуст. А по "Бульвару" топот слышен: это, почему-то не опасаясь дежурного, Пузырь мчит, топая, как африканский носорог.

-- Пацаны-ы!!- от нетерпения еще в коридоре верещит Пузырь, - сгорел Утюг и дыма нет!! -- Тюк-тюк-тюк-тюк! Разгорелся наш утюг! Там в дежурке с винтарями сбралось полно бойцов!... - Импровизирует Пузырь на мотив куплетов из кино "Веселые ребята". И радуется так, -- даже нимб сияет над головой Пузыря! - Тюк-тюк-тюк-тюк!...

-- Ша, пацанва! Засохни! Устроили кино "Три поросёнка"... - шикает на нас Краб. - Если от визга поросячьего ещё кто-то проснется - всех повыгоняю!

Возбужденно сопя и толкаясь у дырочки, я, Мангуст и Пузырь поочередно зыркаем, как из флигеля выводят наших воспитателей и они исчезают в недрах пёстрого кузова на котором весело закручена надпись, не без энкаведешного юмора: "Услуги на дому". Воспитателей шатает, мало кто из них понимает, куда их ведут. Кто-то пытается допеть песню недопетую... ещё не зная, что это - последняя песня в его жизни! Лебединая...

Видно, до поздна киряли, а проспаться им не дали... Твердо прошагал солдатским шагом хмурый и трезвый Утюг, взятый с дежурства. Последним, топая тяжко, как статуя Командора, шлепает по лужам Таракан. Обвисший и оплывший, перепуганный и растерянный, глупый рыжий Тараканище...

-- Спёкся Таракан... -- злорадно комментирует Мангуст.

Я молчу. Сколько раз мечтал я о страшных карах для Таракана, а сейчас стало жаль его. По сути - глупый он деревенский увалень, которого история втянула в страшную машину: ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД...

Хлопнула за Тараканом дверь автозака. Завершились его чекистская карьера и нашей "Тараканиады" долгая эра! Натужно взвыв мотором и выдавив из берегов глубокую лужу в воротах, выехал со двора тяжело нагруженный автозак "Услуги на дому". Вслед за ним, разбрызгав ту же лужу, лихо громыхнула кузовом пустая полуторка: бойцы остались в ДПР-е. Осталось и начальство, во главе с Мордоворотом, который среди остальных, как орангутанг в компании мартышек. Морда у Мордоворота агрессивная, как у гориллы в брачный период. А голосок, хотя и тонкий, но повелительно барственный, -- начальственный. Орёт он на всех, как шимпанзе, которого самка бортанула. Гнусаво пронзительные вопли его разносится по ДПР-у. Наблюдая в дырочку за ним, Мангуст задаёт риторический вопрос:

-- Интересно, им чины по фигуре дают, или они пузо отращивают, чтобы чину соответствовать?..

Бойцы собрались в дежурке, закурили. Едкий сизый дым пополз и вдоль "Бульвара". Шофер эмки устроился кемарить на сидении и выключил фары. Хоздвор погрузился во тьму. И дождинкам уже не суждено, хоть разочек, бриллиантово сверкнуть, перед тем, как упасть из непроглядного мрака ночного неба в зловещую черноту луж...

-- Финита бля коммедиа... -- по французски выражается Краб. И, спрыгнув с подоконника, включает свет в уборной. Смотреть больше нечего. Но и спать уже не хочется. Обмениваемся предположениями о том, "что день грядущий нам готовит".

Вдруг, -- лязг запора! Быстрые шаги вдоль "Бульвара"!! Мы организованно выстраиваемся в ряд над ячейками, изображая большой культпоход по малой нужде. Дверь в уборную распахивается. На пороге - невысокий круглолицый энкаведешник с тремя кубарями в петличках. Молодой, но уже закругленный животиком,

-- Вы чего тут делаете?

-- Мы тут пи-и-исаем... -- пискнул Пузырь.

-- И давно... писаете? - интересуется старлей, покосившись на окно во двор. Мы молчим, сосредоточенно созерцая кругленькое, как у пчелки, брюшко старлея. Старлей почему-то поворачивается ко мне и я рефлекторно вжав голову в плечи, закрываюсь рукой от оплеухи. Старлей хмурится. Почему-то покраснев, рявкает начальственно:

-- Мар-рш на место!

Мы разбегаемся по спальням, а вслед несётся грозный рык:

-- Р-р-распустились!!

Понятно, -- понарошку рычит. Уж такой у начальства ритуал общения... А молодые толстяки, обычно, добродушны и миролюбивы, потому, что в детстве им было трудно драться, а убегать - тем более...