На утреннем обходе Перепелкина спросила, как я себя чувствую. Я ответил вопросом:
— Гражданин доктор, а почему мало таких… как вы?
Она сдвинула брови и — сухо, официально:
— Просьбы есть?
— Жена не знает, где я…
Перепелкина позвала Славку.
— Дайте ему листок бумаги и карандаш.
Приблизилась к моей койке, сказала вполголоса:
— Подадите заявление начальнику больницы майору Рабиновичу. Вы сколько просидели под следствием?
— Почти год. Но какие это были…
— Меня это не интересует! — оборвала она, заметив, что к ее разговору со мной прислушиваются другие. — Напишите, что сразу попали в больницу и хотите сообщить жене свой временный адрес…
Перепелкина выписала послеоперационным больным по пайке серого хлеба (Малюкаев не такой уж, видно, враль!) и, уходя, тихо сказала всем:
— До свиданья…
На следующий день вбежал в палату Славка и, как по тревоге, поднял меня.
— Кум вызывает! Быстро!
— У меня же еще швы…
— Это не на воле. Собирайся!
Сопровождал меня по снежной зоне дневальный оперуполномоченного — высокий молдаванин с вытянутым, застывшим в удивлении лицом. Он вел под руку и произносил только одно слово:
— Держись… Держись…
Морозными блестками были усыпаны горбатые сугробы. Низко нависало мутно-белое небо.
В «хитром домике» (так окрестили заключенные стоявшую посредине зоны хибарку — кабинет периодически наезжавшего из Тайшета оперуполномоченного) сильно пахло духами. В глаза бросилась белая полотняная салфетка, прикрывавшая тарелку с какой-то едой. Свежевыбритый, наодеколоненный и немного франтоватый молодой брюнет, майор государственной безопасности Яковлев, предложил сесть на стул.
— Начальник больницы передал мне ваше заявление. Можете написать несколько слов жене, — благосклонно сказал он, всматриваясь в меня бархатными глазами. — Сейчас. Здесь.
Мысли путались. Перо спотыкалось. Строки куда-то убегали. Сразу высохло в горле. Я не знал, что можно и чего нельзя писать жене. Спрашивать майора не хотел… Писал, как люблю ее, что мы обязательно снова будем вместе, что встречаю Новый год бодро, с глубокой верой в правду. Надеюсь, что вернусь к своей работе и пережитое будет казаться нам обоим бредовым сном.
Майор Яковлев прочитал написанное, саркастически улыбнулся:
— Ну что ж… Надейтесь!