В начале 1909 года в штабе округа произошли крупные перемены, перевернувшие всю жизнь штаба. Сухомлинов был назначен начальником Генерального штаба (а вслед за тем и военным министром). Его место занял Н. И. Иванов, пригласивший начальником штаба округа генерала М. В. Алексеева.[1]. Маврин получил корпус. Лукомский был переведен в Петербург начальником мобилизационного управления.
За последние недели моего пребывания в Киеве перед моими глазами как начальника отчетного отделения прошел ряд старших офицеров Генерального штаба — Деникин, Крымов, Довбор-Мусницкий, Бредов и другие. Я с ними едва успел познакомиться. Впоследствии они сыграли крупную, хотя и очень печальную роль в истории русской армии.
После ухода Маврина я с огорчением увидел безразличное, если не сказать отрицательное, отношение к делу разведки со стороны Алексеева.
Закончив все же обработку важнейших разведывательных данных о мобилизации и развертывании в случае войны австро-венгерской армии, я переехал в Петербург.
Не совсем ясной осталась для меня судьба моего главного заочного знакомого из числа переданных мне Роопом, некоего «Р». Он всегда фигурировал в моих долгих сношениях с Веной, но воочию никогда передо мной не появлялся.
Однажды дошел до меня рассказ о трагической судьбе одного из офицеров австрийского генерального штаба по фамилии Р., уличенного в том, что он выкрадывал, фотографировал и продавал одной соседней державе важные мобилизационные документы об австрийской армии. Генерал Конрад фон Гетцендорф — начальник генерального штаба австрийской армии, выслушав от него откровенное признание своей вины, вынул из стола револьвер, положил его перед преступником и вышел. Офицер понял свой приговор и привел его в исполнение. Этот поступок, помешавший вскрыть подробности преступления, был поставлен Конраду в большую вину. Был ли покончивший с собой офицер моим заочным знакомым или это было лишь совпадение, я не знаю. Могу лишь сказать, что когда перед самой войной в 1914 году я попытался по обычному адресу связаться с Веной, то получил ответ, был вызван на свидание в Берн, ездил на это свидание и даже достал последние интересовавшие нас сведения. Кто был этот «комиссионер», мне осталось также неизвестно, так как он отказался назвать себя, объявив, что это последнее свидание.