В начале июля я уехал в Острогожск, к сестрам. В четырехместном купе I класса ехало нас шесть человек. Все новое и страшное в жизни, оказалось, было только в Кронштадте. Во всей же стране старого был еще непочатый угол. В купе ехали пожилая, солидная барыня, помещица из-под Козлова, а при ней, в III классе, горничная с собачкой. На станции Избердей барыню встречала тройка добротных лошадей в фаэтоне и подвода под вещи, и барыня очень меня приглашала поехать к ней на день-два погостить. И как я жалею до сих пор, что не доставил себе этого последнего удовольствия!
Провожал меня в Петрограде Иван Иванович Градин — матрос с транспорта «Аргунь». Стоял «Аргунь» в Кронштадтском порту без дела. Никаких учебных занятий не производилось. Смысла жизни на корабле не было никакого. Дни там текли праздно, нудно и беспорядочно. Нужны были крепкие душевные устои, чтобы противостоять растлению этой жизни. Градин пристрастился к картам и водке. Денег ни на то, ни на другое не было. Началось их добывание всяческими путями. Это его и мучило, и засасывало. На извозчике, под дороге к вокзалу, я уговаривал Градина оторваться от этой праздной и развратной жизни, перейти в какой-нибудь отряд на фронте, бросить Кронштадт и искать в другом месте своей доли и счастья. Должно быть, в моих словах было много истинного чувства и привязанности к этому человеку. Они тронули извозчика, невольного участника нашей беседы, и когда мне пришло время расплачиваться с ним, он отказался взять деньги, сказав: «С такого человека не берут». Я крепко пожал ему руку.
В Острогожске мелентьевский дом и двор существовали по-прежнему. Братья продолжали вести свои дела, и ничто, казалось, не обещало нарушить их благополучия. Сестры — Аня и Люба — растили свой молодняк, ждали вестей с фронта от мужей, похаживали в гости, занимались музыкой, а вечерами весело играли в крокет с Гришею и его товарищами по полку. А эта беззаботная кавалерийская молодежь, еще с «погонами» и денщиками, бездумно жила настоящим днем, не загадывая, что ее ожидает завтра. И было мне разительно наблюдать эти две жизни — кронштадтскую и острогожскую — причем, в Острогожске не верилось в Кронштадт, в Кронштадте не верилось в Острогожск. Не помню уже, что привело меня на заседание Совета в Острогожске. Не говорю уже о том, что заседание его показалось мне мелким и пустым, оно таило в себе элементы провинциальной курьезности, что особенно ярко сказалось в предложении председателя Совету — почтить меня вставанием. И Совет «почтил» меня. Конечно, я тоже встал, с ним, чтобы, поблагодарив, уйти. Большего триумфа, чем в этот раз, в моей жизни никогда не было.
Свободное копирование
