Первоначально Куринь не был обычной воинской частью, хотя бы и добровольческой. И офицеры, и солдаты, кроме немногих, кому некуда было деваться, жили дома. Являлись на службу в 9 часов утра. Все желающие имели право, предупредив заранее, "бунчужного" (фельдфебеля) обедать и ужинать в Курине, но большинство ходило домой. Дома хранилось и ручное оружие - винтовки и шашки.
Основой Куриня, как я уже отметил, явились многочисленные офицеры, записавшиеся в него после заседания 19 марта. Первоначально в отряд поступили за малыми исключениями почти все офицеры, бывшие в то время в городе. Остались в стороне только отдельные лица, не желающие иметь ничего общего с "украинскими организациями" и "духовно демобилизовавшиеся", сразу ушедшие в частную жизнь. И тех и других в Лубнах было очень немного.
В дальнейшем в Куринь начали поступать юнкера-лубенцы, не успевшие кончить училищ из-за большевицкого переворота. Их было в городе пять или шесть человек -- в том числе трое артиллеристов Сергиевского училища (в Одессе) и один Технического артиллерийского училища (Петроград). Записалось и большинство вольноопределяющихся разных родов оружия, случайно застрявших в городе или постоянно там живших и вернувшихся с фронта домой.
Немало поступало и солдат -- главным образом унтер-офицеров из городских жителей и подгородних хуторян. "Старых солдат", как принято было их называть в отличие от неслужившей молодежи, принимали с большим разбором -- как общее правило, только тех, за кого ручалось двое офицеров. Принимались все меры, чтобы в Куринь не проникли ненадежные в смысле большевизма люди. Среди "старых солдат" было немало таких, которые являлись по существу профессиональными воинами. Этой группе людей до сего времени посвящалось очень мало внимания в мемуарной литературе, а между прочим, они играли значительную роль во всех армиях гражданской войны. На фронте, наряду с солдатами, которые только и думали, как бы вернуться домой (большинство), наряду с такими, которые сознательно желали победы (незначительное меньшинство), была еще категория людей, которые отвыкли от всякого мирного ремесла и жили всецело военными интересами. В нормальных условиях некоторые из них стали отличными сверхсрочными унтер-офицерами профессионалами, которых, к сожалению, было очень мало в старой русской армии. Не помню, где я слышал выражение -- такой- то "скучает за фронтом".
Этих "скучавших за фронтом", окончательно выбитых из мирной колеи, очень привыкших к войне и опасностям, было немало. Надо сказать, что далеко не у всех солдат профессионалов были сколько-нибудь отчетливые политические убеждения. Они привыкли состоять в части, получать казенный обед и ужин, исполнять приказания начальства, храбро драться, но и только. Чьи приказания исполнять и против кого драться, это уже дело второстепенное. Во время гражданской войны такие люди с величайшей легкостью превращались из отличных красных солдат в столь же хороших белых и наоборот, проделывая к тому же это превращение зачастую по несколько раз. В них, несомненно, было нечто общее с кондотьерами средних веков, с наемными солдатами Валленштейна и других полководцев времен тридцатилетней войны или XYIII столетия (вплоть до французской революции). И так же, как у этих солдат наемников, у русских "кондотьеров" профессиональная храбрость соединялась с трудно победимой наклонностью к грабежу. Они были, однако, отличным боевым элементом при условии, если начальник умел держать их в руках.
Совсем новой для нас, oфицepов, категорией людей были многочисленные учащиеся, которые начали записываться к Куринь с первых же дней его основания, Позднее, когда боевые операции дивизии Натиева закончились и она была расквартирована в восточной части Харьковской губернии, очень многие из добровольцев вернулись домой в Лубны и поступили, тоже отчасти в силу инерции, в Куринь. В городе из мужских учебных заведений имелась гимназия, духовное училище и земледельческое училище (если не ошибаюсь, среднее). Кроме того, в Лубнах жило немало кадет, главным образом, Полтавского корпуса. Все эти школы были представлены в Курине. Особенно много записывалось гимназистов старших классов. К добровольцам-учащимся мне еще не раз придется возвращаться в моей работе. Пока скажу только, что, несмотря на некоторые недостатки (неприспособленность к черной работе и, порой, немножко, детское отношение к службе), огромное большинство из них оказалось в высшей степени надежными, работящими юношами, прекрасно усваивавшими в самый короткий срок военное дало. Много раз я говорил об них с кадровыми офицерами и всегда слышал одно и то же.
-- Вот подите же... В прошлом - опора революции, а сейчас самые надежные солдаты, какие есть.
На буду повторять тех соображений, в силу которых я считал, что ничего неожиданного в надежности добровольцев-учащихся, собственно говоря, не было. Я их подробно изложил в предыдущих главах, посвященных истории перерождения молодой русской интеллигенции в годы после революции,
Была еще одна категория добровольцев в нашем, весьма сложном по своему составу, Курине. В отряд поступало много молодых (17-19), раньше но служивших хлопцев из ближайших сел и хуторов. В отношении их помимо рекомендации был установлен имущественный ценз. Принимали крестьянскую молодежь охотно, но только сыновей зажиточных мужиков, имевших не менее двадцати десятин земли. Ввиду интереса, который, как мне кажется, представляет эта попытка (кажется, из всех антибольшевицких образований только на Украине и сделанная) создать роль классовой вооруженной силы, я в дальнейшем остановлюсь на ней подробнее. Я попытаюсь также охарактеризовать Лубенский уезд с точки зрения распределения земельной собственности. Не надо забывать, что именно этот уезд был "колыбелью" партии хлеборобов-демократов, сыгравшей крупную роль в истории гетманства. О всем этом речь впереди. Я хочу пока лишь отметить, что в Курине с самого начала были не только "господа" и полугоспода, но и самый подлинный "народ", правда, в экономически более сильной своей части -- "кулацкие сынки", по теперешней большевицкой терминологии. Впоследствии, после свержения Центральной Рады, молодые хлеборобы составляли одно время главную массу солдатского состава Куриня.
Остается сказать еще нескольько слов о последней, немногочисленной категории наших Козаков. Это были славяне -- военнопленные австрийской армии -- сербы и галичане, в большинстве прекрасные, очень дисциплинированные и преданные люди. О них у меня, как и у других офицеров, осталось прекрасное воспоминание. Как общее правило, пленных неславян в Куринь не принимали. Исключение сделали для двух-трех обозных солдат-мадьяр, очень плохо говоривших по-русски, но хорошо несших службу и отлично обращавшихся с лошадьми.
Таким образом, первое время организаторам Куриня удалось в пределах уездных возможностей объединить: 1) всех почти офицеров -- от гвардейских кавалеристов до прапорщиков военного времени из народных учителей и просто хорошо грамотных мужиков, 2) юнкеров, кадет и вольноопределяющихся, 3) старых солдат -- отчасти убежденных антибольшевиков, отчасти "кондотьеров", 4) учащихся разных средних и низших учебных заведений самого разнообразного социального происхождения, 5) сыновей зажиточных крестьян, раньше не служивших в армии. Были отчасти использованы и военнопленные.
Свободное копирование
