Месть

Месть

Жеке Савельеву нравилась Тоня Моторина. Он ходил на танцы и всяко обозначал Тоне, что она ему нравится и он хочет с ней дружить. На танцах прыгал или с ней, или возле нее, иногда слегка толкал плечом, но это по-соседски, и обиды тут быть не может.

Больше того, Жека два раза провожал Тоню Моторину. Но и в этом ничего особенного нет — дома-то стоят рядом.

Даже и примять хотел маленько Тоню, когда провожал во второй раз. Ну, вроде того, что дружба, так это положил руку на ее плечо и только хотел второй рукой притянуть Тоню, но она смахнула его руку. Стеснительная же девушка. А с таким человеком и дружить ненадежно. И настаивать Жека не осмелился, тем более что у дома Тоню ждала Вера Ерофеева, ее тетка. Глаз не спускает с племянницы, и та должна из кино или с танцев прийти точно в срок — ну, тетя ведь ждет. Матушка твоя доверила тебя мне, вот сперва выйди замуж, а потом хоть вовсе не приходи домой. Строгая такая тетя.

Да, Тоня приехала сюда полгода назад и устроилась в совхозе бухгалтером. Она такое училище кончила. Из своего родного дома рванула потому, что у тети жизнь, выходит, послаще. Тоже не сплошной мед, но послаще — и с работой получше, и места похлебнее — ну, раз называется большой совхоз. А те места, где родной дом Тони, не такие хлебные, там, вообще-то говоря, и замуж выйти не за кого.

Так рассказывала Вера Ерофеева матери Жеки. А для чего рассказывала? Ну, племянница едет издалека, совсем, поди, затюканная, а Жека наш — городской почти человек. Ну, внимание дать, все такое.

Это верно, Жека — почти городской человек. Он кончил СПТУ в Фонареве. Город все-таки хоть и маленький, да и тут — слово только «село», а так-то езды до Фонарева сорок минут, да по отличному шоссе. И в кино туда смотаешься, и за тряпками, да и просто поболтаться. Веселее, словом, жить. Все кругом получше видно.

Да, а Тоню Жека не сразу и замечать начал. Она зимой приехала. Как ждали, так и вышло: бедная родственница, сиротка вроде, пальто у нее каким-то мешком, да шаль серая повязана — ну мышка и мышка. Маленькая и худая. Можно сказать, соплюшка.

А он, Жека Савельев, — дело совсем другое. Почти, значит, городской человек — это раз. Механизатор — это два. И три года уже броется. Дружить еще ни с кем не дружил, но это же время еще придет. Тем более вскоре ему быть защитником Родины, верно?

Значит, поначалу Жека Тоню Моторину и не замечал. Ну, соседка и соседка, соплячка и соплячка. Но когда пришла весна и Тоня сбросила пальто, то Жека увидел, что она вполне нормальная соседка. Конечно, маленькая, к весне, понятно, росту не прибавилось, но вовсе не такая уж худенькая, — а нормальная соседка. Все у нее, как и положено человеку в восемнадцать лет.

К лету Тоня и вовсе привыкла в новом месте. То все в землю смотрела, глаза поднять стеснялась, вот и было мнение, что сиротка она затюканная, но вот привыкла, почувствовала себя человеком здесь постоянным, да и в бухгалтерии сидит, то есть к начальству поближе, и уже отрывала глаза от земли.

Тут-то и заметил Жека, что Тоня Моторина вовсе его не боится, и ей вроде бы даже весело становится, когда она видит своего соседа. Она даже как бы, японский бог, насмехается над своим соседом Жекой.

Но уж по-настоящему он заметил Тоню, когда она впервые пришла на танцы. Думал, все время будет стенку подпирать — кто ж это обратит на нее внимание. Но обратили, и Тоня все время танцевала без простоя. Причем танцевала она нормально и даже пошустрее других. Когда прыгала, очень ловко плечами дергала. И что характерно — очень по-городскому мизинчик оттопыривала. Ну, совсем нормальная соседка. А он-то не обращал на нее внимание. Никогда ведь не видишь, что под ногами находится. Ведь все время голову поднимаешь, чтоб вдаль смотреть.

Все так и считали, что Тоня ничего себе и очень даже в порядке. И к ней начал примыливаться Витек Емельянов, ближайший Жекин друг. Считалось, что Жека у Витька на подхвате. Ну, на танцы ли пойти, просто ли поболтаться — это Витек решал.

Да, так Витек несколько раз подкалывался к Тоне, ну потанцует с ней, ну в кино затащит Жеку, когда Тоня с тетей идут в новую картину. Но так вот чтобы он дружил с Тоней — этого не было. Мол, вот они дружат и больше не подкапывайся никто — этого, значит, не было.

Однажды Жека заметил, что у Витька на бляхе джинсов выбито Т и М. Да ты, японский бог, никак ради Тоньки Моториной стараешься, а чего ты в ней нашел, нет ведь ничего. Есть или нет, а она у нас одна такая. Да.

Но как ни вертелся Витек возле Тони, ничего у него не вышло — никак не выделяла Тоня его среди других людей, не хотела, словом, дружить только с ним.

А танцы между тем стали пошумнее — родственники разные на лето приехали, дачники — лето же в разгаре. Так вот Тоня не терялась и среди городских. Она и в своем платьице была ничего себе и даже в порядке.

И однажды Жека решил, что пора и ему за дело взяться. Подружиться с Тоней хотелось, это само собой, но было бы неплохо также и Витька уесть — у него не выгорело, а у Жеки выгорит. Тогда все увидят, кто в их связке ловчее, кто первый номер, а кто второй.

Да, так Жека стал прыгать возле Тони и дважды провожал ее домой.

Витек, понятно, заметил, что Жека к Тоне примыливается и, конечно, завелся — обидно же, что ему не обломилось. Кинет иной раз — да не мылься ты, пустые заходы.

Но заводится. Что приятно. Жека два раза провожал, значит, Тоню, и пусть она шуганула его, пусть. Но Витек-то этого не знает, думает, не шуганула, и заводится. Да, приятно.

Жека был уверен — он подружится со своей соседкой. Срок до армии есть. Да, Тоня скромная. Может, переписываться будут. Ну, серьезный ведь Жека человек. Вы служите, мы вас подождем. Не сразу ведь такое дело делается. А как же.

Но тут на танцы стали приходить лейтенанты. Трое их, из лесу притопали — у них там летние лагеря. И один лейтенант, худенький такой, маленький, сразу заметил Тоню. И она с ним танцевала куда охотнее, чем с Жекой или Витьком. Ну, посторонний же человек, ну, лейтенант.

В первый раз они пришли в воскресенье. В среду не пришли. Все понятно — заглянули случайно, больше не заглянут.

Но в субботу пришли снова. И сухой верткий лейтенант сразу пошел к Тоне. И как она вспыхнула, как улыбнулась этому лейтенанту. Ну, мать честная, словно бы какой мощный фонарь внутри вспыхнул.

А потом так: лейтенанты не приходят, нет и Тони. Приходят они, появляется и она. Это что? Дело понятно — у них сговор.

Но лагеря кончились, и лейтенанты уехали.

А через две недели лейтенант появился вновь, уже один и в гражданском виде, и он уже не отходил от Тони.

Больше лейтенант не приезжал, зато на воскресенья начала исчезать Тоня. И тетя уже не скрывала, что у них все слажено, да, везение, полгода пожила, и вот нате вам — сразу лейтенант, и скоро, видать, свадьба.

И это было очень обидно. Да кто она такая, если разобраться? Из каких таких мест свалилась сюда? Тюха да и только, ей, вишь, местные ребята плохи. Да ты же в бумажки зарылась, человека из-за них не видишь. Что Витька не заметила, это, конечно, правильно, а вот что его, Жеку, не разглядела — да как такое может быть? Да кто ты есть такая? Разве же не обидно, приехала из каких-то Свистунозых или Дыркиных, а его, Жеку Савельева, не замечает?

А ему как раз Тоня все больше и больше нравилась. Да кто она вообще? Меленькая да серенькая и черт знает откуда взялась. Это так. Однако старался увидеть ее — то в дом зайдет, мол, мама просила то-то и то-то, то в контору заглянет, то на новую картину позовет. Но нет, Женя, не хочу. И что всего обиднее? Если б она поигрывала с ним да эдак с выкрутасами, дескать, не все потеряно, побеждает тот, кто умеет ждать, тут бы Жека смирился, ему, вообще-то говоря, хватило бы и малого утешения. А то коротко — нет, Женя, не хочу. То есть без вариантов.

И вот ведь что особенно заедало Жеку: прежде она была для него пустым местом, а заметь он ее, когда она была одна, без подруг и вроде нахлебницы у тетеньки, — другое дело. Может, сейчас и не маялся бы. Но не разглядел. А Витек и лейтенант разглядели. Да, обидно.

И вот однажды — до армии оставалось уж вовсе несколько звоночков — Жеке стало уж как-то особенно обидно. Ну вот хоть плачь. Таких ребят — и она за тьфу не считает. Он бы и заплакал, да в доме были мать и младший брат. Да еще дожди без продыху зарядили. Да еще по телику ничего путного. Да до танцев два дня.

А правда: как можно, японский бог, своих не замечать. Это же, честное слово, насмешка. А Вера Ерофеева всем растрезвонила, что Тоня и лейтенант на днях подадут заявление. А он-то, Жека, слюни, вишь, пускал, переписываться они будут, подождет она его. Как же, подождет!

И такая на него обида накатила, что не было сил ее терпеть. Либо надо было заплакать, как малый пацан, либо как-то проявить себя. Ну правда, ему же плохо. К слову говоря, по ее вине. Он ведь мается, а ей в это время хорошо. Справедливо ли это? Несправедливо.

А дождь себе льет, и тускло, лишь несколько фонарей горят вдоль шоссе, и тогда Жеке стало ясно, что нужно сделать, чтоб проявить как-либо себя. Ну, чтоб обида-то не задушила его. Да, ему плохо, и ей пусть будет так себе.

И вечером, часов в десять, Жека прокрался к телефонной будке у магазина. Огляделся, нет ли кого. Ну, как шпион. И набрал ноль-три. Ну, скорая помощь. И испуганно так заверещал — ой, скорее, жена рожает. Да, первые, да, в срок, а как же. Фамилия? Моторина. Антонина.

И медленно вернулся домой. Попетляв, понятно, по деревне. Посчитал — это сорок минут. Чухаться не станут, сразу приедут — очень испуганный голос у него был.

Дворы разделялись забором, и Жека сел на лавочку, в зелени. Он не замечал дождя и курил, все маясь от обиды.

Машина с красным светящимся крестом появилась внезапно. Она посигналила, человек прошустрил по соседскому саду и забарабанил в двери.

Ну, переполох в доме, это как и положено, и испуганный голос Веры Ерофеевой, да кто там, ответ — скорая помощь, кому и быть, если звали. Самое то. Чтоб людей ошарашить. Да мы и не звали. Так ведь роды спешные. Муж вызывал. Да какие роды и какой муж, если она к праздникам только замуж собирается. А мы не звали — это Тоня появилась. Это все наши хулиганы, сказала Вера Ерофеева. Хороши шуточки, два часа ухлопаем, устало сказала докторша.

А Жека сидел, боясь шелохнуться. Тут уж он курить не стал — как бы огонь не заметили. Отомстил, однако.

Что случилось, соседка? Это крикнул Жекин отец, возвращающийся с фермы. Кто заболел? Ну, Вера Ерофеева крикнула ему, так, мол, и так, это наши паразиты решили пошутить. Думаю, не ваш ли Жека. Тоже паразит порядочный, на него как раз и грешу.

Машина уехала, и тут Жека услышал всхлипы. Да за что же, тетечка, что я им сделала, сквозь всхлипы прорвался Тонин голос. Ладно, пойдем в дом. И не реви ты, все равно тебе здесь не жить. Но какие паразиты! Раньше ворота бы дегтем мазали.

Они ушли в дом.

По саду прошел отец Жеки, и он увидел сидящего на лавочке сына. Ты? Я. Так тот как рванет сына за ворот куртки, чуть не оторвал ворот, как даст Жеке по шее, да еще и пенделя добавил, так что Жека отлетел к крыльцу. За что, батя? Знаешь, за что! Да мне же больно. Тебе больно? А девочке не больно? Ты об этом подумал?

А ведь как-то и не подумал. Отомстил и отомстил.

Отец ушел в дом, а Жека, оставшись один под дождем, от боли и обиды заплакал.

Начало 1980-х