Кончина мамочки
Это было тяжелое для нашей семьи лето 1876 года. У мамочки, находившейся в ожидании, роды прошли неблагополучно. Ребенок явился на свет мертвым, а у самой мамочки сделалась родильная горячка. Ее крепкий организм долгое время боролся с проклятым недугом. Но 22 июля ее не стало.
Был жаркий, солнечный день. Брат Вася лежал в тени берез у гигантских шагов, читая какую-то книгу. Я на корточках перед большим муравейником смотрел, как муравьи бегают по своим дорожкам. Сережа тут же копался в песочке. Васин фельдшер предложил мне зачем-то отвезти Васину коляску в дом. Гордый возложенным на меня ответственным поручением, я, ухватившись сзади за высокую ручку, повел пустую коляску перед собой, толкая ее, по дорожке мимо террасы. Сестра Катя одна сидела на террасе с платком в руках. Когда я поравнялся с террасой, она сказала мне: "Ты, Миша, опять шумишь. Ну, да теперь все равно. Мамочка умерла". Как сейчас помню испуг, изобразившийся на лице Кати, когда она произнесла сорвавшееся у нее слово "умерла". Оставив коляску катиться по дорожке, я опрометью взбежал на террасу. Через минуту мы с Катей, оба в слезах, обнявшись, стояли у кушетки, на которой лежала, вся в белом, бледная как мрамор, скончавшаяся мамочка...
Помню потом панихиду в зале на даче, отпевание и погребение в Сетуни. Утром в день похорон, выйдя на крыльцо, я испугался черного факельщика, разбрасывавшего ветки можжевельника. Когда гроб с пением понесли в Сетунь мимо соседних дач, слева лаяли за забором "злые" собаки соседа нашего, хирурга профессора Басова, а с правой стороны, с террасы дачи Ивачева, семья священника В. Сперанского, смотря на траурную процессию, жалела крошечного сиротку Сережу, которого сестры вели под руки между собой. Знаю это по рассказам Сперанских, т. к. впоследствии нам суждено было близко сойтись и всю сознательную жизнь провести в тесной дружбе.
Вероятно, няня или кто-либо другой говорил мне, что теперь мамочка "с херувимами и серафимами", и это вселило во мне представление, что в иконе Нерукотворного Спаса, как обыкновенно, несомого серафимами, в Сетунском храме я стал видеть портрет мамочки, которую ведь звали Серафимой. Только теперь, посетив Сетунь в 1931 году, я узнал, что местный образ, очаровавший меня в детстве, писан Симоном Ушаковым по заказу Артамона Матвеева, как гласит надпись на ризе: "1676 года сей образ Спаса Нерукотворного писан в церковь села Спас Сетуни по обещанию боярина Артамона Сергеевича Матвеева живописцем Симоном Ушаковым.-- Риза пожертвована помещиком И. Г. П. в 1866 г.".
Свободное копирование
