Самое страшное в бродяжьей жизни - отсутствие над головой надежной крыши, я давно это проверил! И потому, прибыв в Абакан, сразу же принялся подыскивать такую крышу… Гостиницы мне были сейчас не по карману и частные квартиры - тоже. (Хозяева пускали к себе только на долгий срок и, к тому же, требовали задаток.) И все же я нашел, в конце концов, убежище вполне подходящее! Оно называлось "Заезжий дом при артели инвалидов", находилось возле городского рынка и представляло собой примитивную, последнего сорта, ночлежку.
Отдельных номеров тут не полагалось; ночлежка состояла из двух огромных комнат, сплошь уставленных койками, и предназначалась для самых низших, беднейших слоев, - для окрестных колхозников, всякого рода вербованных, базарных нищих… Здесь было шумно, грязновато, но во всяком случае - дешево. Суточная плата за койку была - полтинник. Это меня устраивало! Это - а также и то, что нравы в ночлежке были весьма свободные, и администрация не отличалась особыми строгостями.
Кстати, об администрации. Она вся состояла из монстров. Я никогда еще не встречал такого количества калек - безруких, безногих, слепых и глухонемых - собранных воедино… Зрелище это было впечатляющее.
И когда я впервые явился сюда и, стоя в прихожей, у конторки, толковал с дежурным администратором, - я поглядывал на него с содроганием… У человека этого отсутствовала вся левая часть лица: не было ни левого глаза, ни скулы, ни подбородка. По существу, от него остался один профиль! И было жутко смотреть, как профиль этот говорит, моргает, перекашивается в улыбке. И левой руки у него тоже не было. Ее заменял стальной крючок. Этим крючком он, впрочем, орудовал весьма бойко, перебирал бумаги, двигал ящиками стола и даже - почесывался.
Помимо Человека -Профиля, здесь, за конторкой, обитала также темноволосая, смуглая девушка - Ольга, совмещавшая обязанности уборщицы и курьера. Лицо ее - в отличие от начальника - привлекало другим… Оно было прекрасно! Такую строгость линий и классическую чистоту я видел, пожалуй, лишь на полотнах старых мастеров… И эта боттичеллиевская красавица была глухонемой.
Мы обменялись с ней взглядами, и я уловил там, в тени пушистых ресниц, какое-то смятение, некий странный тревожный блеск… И подумал, с чувством острой жалости, что красота для нее - вовсе не утешение, не благо. Скорее, наоборот, - лишняя тяжесть, дополнительное мучение. Ведь это действительно ужасно: иметь так много и, в результате, не иметь ничего! Быть как бы отмеченным печатью неба, а жить среди отверженных… И знать, что это навечно, что избавления - нет.
Были в этом заведении и другие экземпляры - но к ним я старался уже не присматриваться.
Свободное копирование
