Фельдшером в здешней санчасти работала некая блондиночка, Тамара, - немолодая, но шустрая, всегда старательно подвитая и до крайности томная. Жила она где-то на краю села. И мы не сразу отыскали нужный дом. А когда, наконец, нашли - выяснилось, что блондиночки нету.
- Нету! - заявила квартирная ее хозяйка. - Как упорхнула с вечера, так и не возвращалась. Да она часто на стороне застревает… Мужиков любит - ух, страшное дело! А ведь самой уже под сорок. Баба в возрасте. А все никак не угомонится. Особливо - на молоденьких падка. Ну, прямо, как муха на говно… Вот там и ищите.
- Да, но - где? - проговорил я в растерянности. - Молоденьких много. И говна тоже - в избытке.
- Наведайтесь к Семе Иващенко, - посоветовала хозяйка. - На всякий случай… Она сейчас вроде бы с ним путается.
И мы отправились к Семе. Но там ее тоже не оказалось.
- У меня она бывала, это верно, - сказал разбуженный Сема. - Но раньше… А сейчас я и сам не знаю, где она ползает, эта гадюка болотная.
Лицо у Семы было помятое. К щеке прилипло перышко из подушки. Он стоял перед нами в одних подштанниках - шумно почесывался и зевал.
- Ползает где-то… Приключений ищет… Вот что, братцы. - Он вдруг встрепенулся. Взгляд его стал осмысленным. - У меня, вообще-то, есть подозрения. Догадываюсь, где она может быть! Тут - несколько адресов… Но вы поначалу загляните к Потанину, к новому инженеру, который недавно в леспромхоз приехал… Да вы ж его должны знать!
Мы знали Потанина. И заглянули к нему. Но нет, блондиночки не было и там! Протирая очки и сонно щурясь, инженер спросил:
- А кто вас, кстати, направил ко мне? Уж не Семка ли?
- Семка.
- Ну, так он хитрит, собака!
- Как так - хитрит? - нахмурился Федя.
- Да очень просто… Он вас в дом не вводил, не звал?
- Нет, мы в сенях разговаривали.
- Ну, вот! И меня он тоже вчера не пустил… А она, конечно же, там была. И сейчас лежит… Вернитесь-ка, проверьте еще раз! Это и мне самому интересно.
- Нет уж, проверяй без нас, - махнул я рукой. - Надоела вся эта возня… Тоже мне - роковая баба! Кармен! Мадам Бовари! Да пошла она к чертовой матери.
- Но куда же - теперь? - развел руками Федя, когда мы вновь очутились на улице. - Дурацкая история… Что делать будем?
- Не знаю, - пробормотал я, держась за голову, - ох, не знаю…
Я чувствовал себя худо. Меня шатало и поташнивало. Набухшая от крови повязка смерзлась и хрустела под пальцами, и леденила кожу. Но голова по-прежнему была горяча и сильно болела. И боль теперь стала однообразной, нудной, пульсирующей… (Я не знал тогда, что в черепе, в лобной кости, застрял у меня осколок - отломившийся кончик хакасского ножа! И головные боли я получил - надолго… И все это прояснится окончательно лишь десять лет спустя, уже в Москве, у столичных врачей.) И сейчас, прислонясь к ограде, я устало и тупо твердил одно:
- Не знаю, ребята, не знаю… Ничего я не знаю.
- Ладно, - сказал Кешка решительно. - Тогда я - знаю! Идем!
- Куда? - живо спросил Федя.
- К знахарке. Есть тут одна такая… Травами лечит. Между прочим, моя дальняя родственница.
- Так чего ж ты раньше молчал? - обрадовался я.
- Веди! Скорее!