6 марта
«И постарайся завести врагов. Враги доказьшают нашу силу».
Оскар Уайльд
Была у Давыдовых. Софья Осиповна аккомпанировала мне чудесно. Я пела. Давыдов говорит: «У вас голос как скрипка Страдивариуса». О Господи. Зачем же он заставлял меня орать?
Все пустяки: любовь, деньги, «слава». Только одно на свете — хорошо петь! Петь так, как, наверно, пела Комиссаржевская, как пела Иветта Гильбер, как играла Казанова в Мадриде. Как танцевала Лолита Гранадос в Севилье.
Я слышала Иветту Гильбер в Париже в 1927 году. Она была немолода. Это было в Зале Гаво. Театр был полон. Я повела и Цаплина. Она вышла: прелестна#, немолодая, в розовом пышном платье. Видение восьмидесятых годов прошлого века. Так и чудились кучера в цилиндрах с длинными хлыстами, страусовые перья, боа, муфты, цветочницы перед собором Мадпзн и Буа де Булонь тех лет. Пела она по-разному: печальные баллады XV—XVI веков и смешные эротические песни, а к концу какой-то вальс с полъдекоковскими словами: «Мадам Артюр — такая дама, что...»
И эта «дама» вилась в воздухе... и плыла в коляске... и от нее пахло тончайшими духами...
Завтра я пою на радио: «Терезу», «В одной знакомой улице», и «Птички», и «Любви слова».
Казанова в Мадриде. Пришли к нам тогда в отель Тибби и Мик: «Татьяна, вы должны завтра быть в кино! — после фильма выступает Казанова. — Это гениально!..»
Кто, что? В общем, пошли мы с Цаплиным. Как угрюмо он тащился со мной куда-то... Я тащила его почти насильно. Но, если это было «гениально», хотелось, чтобы и он видел. После глупейшего фильма поднялся занавес: сидят на сцене человек двенадцать мужчин, в руках цитры, гитары, и выходит женщина, тоненькая, немолодая, некрасивая, одета и странно и пленительной широченная черная юбка вся в звездочках и короткая облегающая черная кофточка — закрытая шея, рукава по локоть. В руках скрипка. Она становится перед своим оркестром, спиной к публике, и начинает играть под аккомпанемент гитар «Дунайские волны» — затасканный, набивший оскомину штраусовский вальс. Но как! Медленно, медленно: ла-ла-ла — ла — ла-ла-ла! И чуть двигается в ритм. И вальс сверкает, плывет, переливается, кружится, пьянит!..
Публика стонала от бешеного восторга. Она электризовала свой оркестр. Это было невероятно! А играли они все такое же «простое». И только когда один из гитаристов запел по-русски «Любовь прошла», я поняла, что они русские и что это не Казанова, а Казйнова. Как жаль, что я не умею писать... Казанова была — сама музыка.
Про Лолиту Гранадос
Мы с Луи Фишером приехали в Севилью. Он примчался из США в Испанию, чтобы повидать меня. После Кордовы — прекраснейшего города в мире — Севилья несколько разочаровала меня, было «не то». В старом отеле на узенькой уличке мы сняли три чудесных комнаты. Вечером мы сказали хозяину, что хотим посмотреть андалузские танцы; он подумал и сказал, что Лолита Гранадос, правда, танцует сегодня, но... место это может и не понравиться сеньоре... Дал нам мальчишку-провожатого, и мы пошли. Большущее кафе. Внизу столики, впереди сцена. Мы заняли одну из боковых лож. Остальные ложи пустые, но столики внизу все заняты: только мужчины, простой люд — матросы, рабочие. Нам подали кофе. Оркестр запиликал что-то, и на сцену вышла женщина молодая, хорошенькая, в капоте! Я удивилась. Она начала петь и постепенно стала расстегивать свое одеяние, сбросила его... она была совершенно голенькая... Бантик на волосах ее лобка потряс меня... Я сидела ошеломленная, я никак не ожидала этого и не верила своим глазам! Она разделась догола при всех! Так свободно, просто и весело. И тем самым зарабатывала свой хлеб. За ней вышла другая, третья... Все были красивы, просто прелестны, особенно одна, молоденькая... Но их раздевание становилось уже монотонным. Мы поднялись уходить. Но слуга подошел ко мне и сказал: «Лолита Гранадос понравится сеньоре. Останьтесь. Сейчас она будет танцевать».
Мы остались. И вышла Лолита Гранадос — в очаровательном андалузском платье: красное в белых горохах, с пышными оборками по подолу, в белой косыночке на шее. Она была очень красива, лет двадцать, не больше. Грянула музыка, и она защелкала костаньетами, заплясала. У меня мороз пошел по коже! Опять не умею описать этого... Это было чудесно! Знаменитая Аржентина ей в подметки не годилась. В Лолите Гранадос была и страсть, и грусть, и гордость, и радость, и свобода — в танцах ее жило целомудренное, вдохновеннейшее искусство. И люди, которые довольно равнодушно смотрели, как женщины оголялись перед ними, — словно проснулись, оживились, они восторженно аплодировали. Видно было, что Лолиту они обожают. Что они благодарны ей и глубоко чувствуют то прекрасное, что она олицетворяет, танцуя. Какой овацией они наградили ее под конец! Разве что Хуану Бельмонте после боя быков так аплодировали. Или Анне Павловой в Нью-Йорке!
У меня стояли слезы в глазах. Я кричала во все горло: «Браво!» Даже скептик Луи был растроган до глубины души. «Оле, Лолита!» — стонало кафе. В руках ее дрожали кастаньеты. Какой это был гордый, благородный облик!
Вот Анна Павлова. Но та была лучше всех. А Кальеха — гитарист. А Казальс. И Гизекинг. И Мария Юдина. Остальные не то. Даже Шаляпин был уже не тот, когда мне довелось его слышать, — стар. А то были вершины. Дальше — нельзя. Нет уже «дальше».
Но это — от Бога. Этому не научишься...
После моего выступления по радио (впервые в жизни!) — Зоя Петровна: «Вы блестяще пели! Софья Осиповна аккомпанирует вам следующий концерт. Я сама ее попрошу».
На радио (сухо и чиновничьи): «Звучало хорошо. Голос радиофоничен».
Ольга Александровна Минина: «Мы все вас поздравляем. Художник Снопков очень хвалил».
Борис Пронин: «Я сижу в компании двенадцати человек. Пьем за твое здоровье!»
Свободное копирование
