19 января2010 года статья "Коллективизация" была опубликованана на странице
Московского перманентного журнала "НАБЛЮДАТЕЛЬ ЖИЗНИ"
Ссылка на этот журнал:
http://www.proza.ru/2010/12/19/87
Коллективизация. Приезд уполномоченных – двадцатипятитысячников. Отец - классовый враг. Потрясение от чиновника – уполномоченного. Возмущение отца. Его отъезд в г. Атбасар.. Несчастный случай. Фолькин Василий Ефимович. Предательство Шевцовых.
В 1929 году началась коллективизация в нашей области. Приехали уполномоченные двадцатипятитысячники из Москвы и начали проводить подготовительную работу к сплошной коллективизации нашего района. Собрали собрание, выбрали актив из бедняков - батраков, но в то время среди избранных не оказалось грамотных, и решили избрать меня.
Я тоже отказывался, как неграмотный самоучка. Тогда дали мне карандаш и уполномоченный сказал, чтобы я записывал то, что он будет диктовать. Я начал записывать всё то, что он говорил, потом он проверил и сказал: «Сойдёт. Ошибки есть, но почерк разборчивый».
Весь наш актив проинструктировали, как нужно поступать с эксплуататорами, зажиточными кулаками, середняками и бедняцким населением. Мы стали искать добровольцев, которые добровольно хотели бы вступить в колхоз, но их оказывалось очень мало.
Особенно сопротивлялось середняцкое население. Очередь дошла и до моих родителей. Отец безоговорочно был согласен вступить в колхоз, а мать ни в какую, даже ко двору близко не подпускает.
Вот тут и взяли моего отца за шиворот. Уполномоченный говорил: «Да, мы видим, как ты согласен, а семью как настроил против Советской власти?» Уполномоченный не стал много разговаривать с отцом, а сразу потребовал характеристику от сельсовета.
И на каждого в отдельности, кто сопротивлялся. Сельсовет должен и обязан давать только справедливую характеристику, в которой было указано, как крупный арендатор государственных земель, как крупный скотовод, содержащий две ветряных мельницы (два предприятия) из года в год держал наёмную силу в количестве одного человека.
Уполномоченный прочитал характеристику, поднялся со стула и, указывая на меня пальцем, спросил: «А ты кем доводишься Руденко Григорию?» Я смело ответил: «Родной сын». Тогда он подозвал меня к своему столу и начал расспрашивать, спросил также: «Как ты первым смог вступить в колхоз?»
Я ему ответил: «По рекомендации моего отца Григория Степановича». После этого он у меня спросил: «А ты знаешь, кто твой отец?» «Да, знаю», - ответил я. После чего спрашивать у меня он больше ничего не стал, взялся за голову и сказал: «Да, сын за отца не отвечает, а отец за сына», и далее проговорил: «Отец твой - классовый враг».
Этими словами он меня убил, как будто бы кто кувалдой ударил меня по затылку.
Как вы думаете, легко ли мне было в то время? Я хорошо знал и понимал то, что мать моя родная родила меня, выкормила своей грудью, отец воспитал меня, хорошо, плохо, но дело в том, что не было для меня никого и ничего дороже на белом свете, как отец и мать, и вдруг их сделали классовыми врагами.
Мне стало плохо, и я вышел на улицу, до того сжалось моё сердце, что я не мог на людей смотреть, опротивело мне всё на свете. Через несколько минут я вернулся в штаб, где находился уполномоченный 25тысячник, и сквозь слёзы доложил ему: «Со мной плохо, я пойду домой отдохну».
Уполномоченный посмотрел на меня и ответил: «Да, я вижу, что ты с лица сменился. Иди, а завтра приходи пораньше».
Я вышел на улицу. Уже было темно. Стояла хорошая тихая погода, только и слышно было в посёлке: не лай собак, а вой и такой вой, что моё больное сердце как будто бы когтями вынимали из моей души.
Стал подходить к своему дому и взглянул на отцовский двор. И так горько зарыдал во весь голос и сразу скрылся в свою землянку, чтобы никто из соседей не увидел и не услышал тревогу моего сердца.
Жена моя Пелагея Васильевна встретила меня на пороге нашей землянки и закричала во весь голос: «Что с тобой?!». Этим криком своим она будто вырвала меня из цепей терзавших мою душу тяжких страданий. Я сразу успокоился, однако, как бы я не успокаивался, моя взволнованная кровь бродила, не давая мне покоя.
В эту тёмную, глупую ночь я решил украдкой пробраться в дом родителей и сообщить отцу мнение уполномоченного.
Отец спокойно выслушал меня и тут же вспыхнул, как спичка: «Так кто я? Классовый враг?!» - и сразу засуетился: поднял Семёна и Николая, приказал им срочно запрячь пару лошадей в бричку, а сам начал собираться.
Я только спросил: «Тятя, далеко Вы собираетесь? Вы знаете о том, что из посёлка нет никакого выезда, по всем дорогам стоит охрана». Он мне ответил: «Охрана на выезде из посёлка, а в степи нет никакой охраны» и с зубовным скрежетом сказал последнюю фразу:
«Я им, паразитам, голодранцам докажу, какой я классовый враг и кто завоевал советскую власть. В городе Атбасар все знают, кто был революционером и как боролись с царским правительством, чтобы завоевать власть Советов.
А теперь я классовый враг?!»
Он уселся в бричку и потихоньку отправился в степь с объездом на Атбасарскую дорогу. Никогда не забуду наставление отца: не было бы моих прадеда, деда, отца, не было бы и меня, а значит и тебя, сынок.
Поэтому я считаю, что на свете нет ничего более святого, чем отец и мать. Дорогие мои внуки и правнуки, берегите одну из ваших святынь – ваших родителей. Как вы будете чтить своих отца и мать, такая же участь и вас ждёт от ваших родных детей.
Так что же дальше произошло с моим отцом? Когда он уехал в г. Атбасар, попутно он заехал к своим друзьям в село Николаевку. Там крепко выпил с горя или с радости. Из слов его друзей и самого отца, сел в бричку и продолжил путь в Атбасар.
Вдруг внезапно с привязи сорвалась собака и с цепью забежала вперёд, к лошадям. Лошади испугались и резко остановились. Отец, не удержавшись на бричке, с ящиком упал вперёд под задние ноги лошадей и под передние колёса брички.
Лошади завертелись, отец, не выпуская возжи из рук, попал под бричку и сломал ногу выше колена.
Благодаря товарищам, его сразу же отправили в Атбасар и положили в больницу, где отец пролежал более двух месяцев, потому что нога срослась неправильно, и делали повторную операцию. Пока он лежал в больнице, ему приписали самовольный побег и целый ряд других обвинений.
Да, небольшое уточнение. Когда отец уехал в Атбасар, на второй день приехал мой тесть из села Монастырка Фолькин Василий Ефимович. У него здесь был сослуживец. Ещё в царской армии они оба служили унтерофицерами.
Бабич Василий Фёдорович был у нас завхозом колхоза, и по рекомендации Бабича, моего тестя Фолькина безоговорочно приняли в наш колхоз. Его избрали в управление колхоза и дали должность секретаря председателя колхоза.
В то время председателем колхоза был Немец Ветцель Яков. Бухгалтером - Шевцов Владимир Николаевич, Куксаус Андрей - председателем сельсовета, секретарём - Холмецкий.
Брат Шевцов Семён Иванович был членом правления, второй брат Николай Иванович был в активе. Так что кругом родня. Что можно было ожидать отцу и матери плохого? Даже никто ничего и не думал.
Тем более, старый революционер, а что касается наёмной силы, об этом мать даже и не беспокоилась: жили свои племянники Шевцовы Семён и Николай. Да разве они позволят что-либо плохого сказать на свою родную тётю? Конечно, нет. Мать так и думала.
А получилось совсем по-другому. Вот эти самые Шевцовы, материны любимчики, за которыми она ухаживала и дорожила ими, как малыми детьми, а Семёна Ивановича Шевцова женили и отделили, как родного сына.
А он, оказывается, вспомнил наказ своего отца Ивана Семёновича Шевцова со времени, когда у бабушки Шевцовой пропали деньги, и вся вина легла на нашу мать Татьяну Семёновну, тогда уже сменившей фамилию на Руденко.
Вот тут все Шевцовы и взялись отомстить своей родной тётушке за всё прошлое. Когда отец возвратился из больницы, у нашей матери остались голые стены. Если что и осталось, то только то, что смогла спрятать из драгоценных вещей.
Конфисковали всё, и жаловаться было некуда, потому что власть была на местах, и всё доверие было только батракам и беднякам. Спрашивается, справедливо ли братья Шевцовы поступили со своей родной тётей Татьяной Семёновной? Конечно, нет. Из слов отца, матери и нашей сестры Софии, дело обстояло совсем по-другому…
Свободное копирование
