Поездка в Париж и Тироль - 7

* * *

Конечно, самым ярким впечатлением моего тогдашнего пребывания в Париже остался у меня в памяти день празднования падения Бастилии. 14 июля 1789 года народ в яростном негодовании взял приступом эту ненавистную крепость-тюрьму и разнес ее по камням.

Теперь на месте Бастилии простирается обширная площадь с высокой колонной посередине. В нескольких местах на мостовой можно видеть белую черту, обозначающую наружные размеры бывшей Бастилии.

В этот день в городе царит необыкновенное оживление. Движение трамваев, экипажей прекращено. Все улицы залиты народом, празднующим свой национальный праздник.

На всех перекрестках танцуют. Устроены наскоро эстрады. Импровизированные оркестры из любителей с жаром, с увлечением играют танцы.

Тротуары сплошь заставлены столиками, занятыми зрителями. Часто кто-нибудь из сидящих быстро вскакивает из-за стола, хватает незнакомую проходящую citoyenne[1] и начинает вертеться в бешеном вальсе. В воздухе громко раздаются остроты, возгласы веселья и звуки непринужденного смеха. Шум, гам стоит кругом. Редко-редко встретишь одинокого человека — все парочки, семьи, группы людей.

Город сверху донизу украшен китайскими фонариками всяких форм, величин и красок. Больше всего оранжевого цвета. Вечером город принимает совершенно фантастический облик. Бесчисленные огни унизывают здания. Эйфелева башня — как какая-то странная апокалиптическая фигура — начинает вся переливаться цепочками огней на темнеющем небе.

И когда над городом небо окончательно темнеет, вдруг над Сеной одна, другая, третья высоко и стремительно взлетают ракеты и с треском рассыпаются в небе разноцветными звездами.

Все бросаются к Сене, к Сите, и мы, увлеченные потоком, движемся с толпой. Помню, как Сергей Васильевич поднял меня и поставил на высокий фундамент какой-то ограды, чтобы я без помехи могла видеть и сделать зарисовки сказочного по красоте зрелища.

С необыкновенной силой ракеты и римские свечи одна за другой взлетают вверх. Там они лопаются и падают на землю то тысячами звездочек, то целым дождем белых нитей. А то вдруг на небе вспыхивает грандиозный паук с огненными ногами и на концах их блестят большие звезды. Когда он потухает, то на небе остается дымчатый след. На фоне его опять вспыхивает новая огненная фигура, красиво пересекая предыдущий силуэт. Облака освещаются фантастическим светом, и на них играют и двигаются странные тени. И в то же время на земле плывет целый поток огня. Иногда он вздымается светлыми, блестящими, длинными языками, иногда фонтаном тонких струй и ярких искр.

А в Сене вода кипит, горит, сверкает, отражая, как в зеркале, всю вакханалию огней.

Я делаю спазматические усилия, чтобы зарисовать то, что мелькает передо мной непрерывной чередой все новых световых эффектов. Я разрываюсь на части, мне и хочется любоваться всем окружающим и в то же время рисовать. Когда я опускаю глаза на бумагу, то немедленно страх упустить что-либо из происходящего вокруг охватывает меня. Я, должно быть, слишком громко выражаю свое восхищение. И замечаю это только тогда, когда рядом стоящий молодой француз, глядя на меня, громко, с иронией говорит: «Voilà la panique du pays sauvage!»[2]

Точно ушат холодной воды он выливает на мою горячую голову.