Мое пребывание в Венеции закончилось для меня неожиданно. И я не могу об этом умолчать, так как с этого времени моя жизнь должна была пойти по новому пути.
В последний вечер перед отъездом я и Сергей Васильевич катались по Большому каналу. Спускались сумерки. Кругом была тишина. Изредка звучал голос гондольера. Мы сидели молча. Я любовалась дворцами, мимо которых мы плыли, а Сергей Васильевич, кажется, больше смотрел на меня. Я вдруг поняла (точно пелена упала с глаз), что я давно люблю его… И хотя я ни слова не сказала Сергею Васильевичу (он был несвободен), но он понял меня.
Когда мы шли домой по площади, наш гондольер, щедро награжденный, долго кричал нам вслед: «Новантэ новэ! Новантэ новэ!» (Номер своей гондолы.)
Придя домой и перед тем как разойтись, Сергей Васильевич принес мне стакан воды, подкрашенный вином (я жаловалась на жажду). Я пила, он молча смотрел на меня, а мне так хотелось броситься ему на грудь! Но я сдержалась.
Мы быстро попрощались у дверей наших комнат. Когда я вошла к нам, Клавдия Петровна удивленно спросила:
— Что с тобой? Ты вся сияешь.
— Я сейчас отдала свое сердце.
— Кому? Сереженьке?
— Да.
— А дальше что?
— Не знаю.
На следующий день, рано утром, мы уехали из Венеции домой, в Россию, а наши милые спутники остались до вечера. Их путь лежал на Милан и Швейцарию.
Сергей Васильевич нас провожал и усадил на поезд. Радостно было видеть его посветлевшее лицо.
А я? Кругом был праздник! Во мне все пело! С его образом в душе я покинула Италию.
1932–1940 гг.
Свободное копирование
