Но жизнь брала свое. Как только я приехала, мои товарищи побывали у меня. Сразу появились новые заботы, новые задачи.
«…Сомов смотрел мои работы, был, как всегда, искренен и правдив, слушал внимательно как серьезное, так и вздор, который я ему рассказывала. Он говорит, что очень рад, что может совершенно искренне и от души сказать, что я сделала огромные успехи как в колорите, так и в рисунке, что мои работы серьезные и строгие, хотя немного сухи. Особенно хвалил этюд, который я написала у Бори (моего брата), — хоть сейчас на выставку, даже не хочет, чтобы я дописывала небо. „Ай-Петри“ ему меньше понравилось. Ему не понравились облака и небо. Я с ним совершенно согласна, да и ты, я думаю, тоже. Некоторые мои рисунки он нашел хорошими: „Мисхорское дерево“, „Прибой“ и другие.
Я виделась с Грабарем, он очень внимателен и любезен со мной. Ни Аргутинский, ни Философов у меня еще не были, зато пришел сейчас же Дягилев по поводу „моего номера“. Был очень обстоятелен и даже оставил мне записку по пунктам, что мне надо делать. Номера 8 и 9 „Мира искусства“ не вышли еще, так как Дягилев был болен и ему делали в Берлине операцию. Бедный Философов опять очень болен, ездил тоже на консультацию в Берлин, и ему опять надо резаться. Мне до глубины души его жаль…
У Бенуа мне было скучно. Там все время говорили об „Ипполите“, которого я не видела, так как простудилась и благоразумно не поехала в театр.
Моих гравюр в номере будет двадцать одна, и я должна сделать заглавный лист, но мне страшно не хочется.
„Турецкую беседку“ я уже начала, нарисовала на доску и принялась уже резать — египетский труд.
Послала Сабри Эффенди два тома Эдгара По и „Доктора Штокмана“ и премилое письмо.
Сомов все время говорит, как я подурнела и что мне надо отгореть, — мне только весело. Вообще, мне радостно…»
Я энергично принялась за работу — готовить гравюры к декабрьскому номеру «Мира искусства».
Свободное копирование
