Приходит день моего очередного «собеседования» в казенном доме. Вроде все благополучно: текст одобрен, снова играем в шахматы, снова вопросы о всем и ни о чем, но по которым я понимаю, что им известен каждый шаг Алика, да и мои… А в заключение снова: «Встретимся через неделю. Теперь захвати по нескольку листков из разных глав рукописи». Ощущение, что я как муха все глубже вязну в паутине, которой опутывают меня.
Нервы напряжены. Плохо сплю, часто плачу. Алик всячески пытается подбодрить меня, но тоже, видать, на пределе.
Впервые была свидетельницей того, как он «сорвался с тормозов». Нужно было ему однажды съездить в пригород, по делам конторы, где он работал. День выпал ясный, солнечный, мне не хотелось оставаться одной и я поехала с ним. В вагоне было свободно, кроме нас всего несколько женщин. Когда подъехали к нужной станции и поезд уже замедлял ход, мы с Аликом пошли к выходу, но в дверях столкнулись с двумя подвыпившими парнями. Один из них, явно намеренно, задел Алика и обозвал его. Я не успела опомниться, как очутилась в тамбуре и увидела, как Алик резко обернулся и ударил этого парня так, что тот пролетел через весь проход и упал. Тут второй бросился на Алика и он, заслонив спиною дверь, сцепился с ним. Тут подоспел и первый… Я плакала, кричала. Алик каким-то быстрым движением выскользнул в тамбур и рывком задвинул дверь, удерживая ее от озверевших парней. «Выходи! – крикнул он мне. – Быстрее!» – и я выскочила на перрон, хотя поезд еще не совсем остановился. Не знаю, как ему удалось еще какие-то минуты удерживать дверь, но когда поезд тронулся, он тоже прыгнул вслед за мной. Парни повисли на поручнях, орали, грозились, но, к счастью, поезд не оставили.
У Алика лицо разбито, на рубашке кровь. Находим водокачку, он умывается, застирывает пятна и уже шутит, смеется над моим испугом: «Глупенькая, ну чего ты так расстроилась? Я ведь все-таки боксом когда-то занимался, да к тому же и момент неожиданности мне в таких случаях помогает – я ведь левша и всегда бью сначала левой». Но я все не могу успокоиться: «Это ужасно! Один против двоих! Я прошу тебя, обещай мне, что никогда впредь…». Он хмурится и говорит как непреложное: «А вот этого я тебе обещать не могу. Даже если б их было не двое, а четверо, я бы все равно им спуску не дал. Обзывать себя не позволю никому».
Сердце у меня сжимается. Сколько раз еще в жизни придется сталкиваться с гнусностью антисемитизма… Да и не только это. Знаю, что если когда-нибудь и меня заденут, он так же ринется не рассуждая. А он так отчаян в гневе! А потому, так уязвим… И мне становится страшно за него.
Свободное копирование
