Через несколько дней, воодушевленная всеобщим энтузиазмом, с целым ворохом новых идей, я в точно назначенный день и час явилась в горком, где меня должны утвердить в новой должности.
Какое-то время жду в приемной, но вот вызывают. Вхожу. За длинным столом человек восемь, в упор меня разглядывают. Молча. С непроницаемыми лицами. Наконец, тот, что в центре, белесый, с розовым, как у младенца лицом, заговорил, но не со мной, с остальными:
— Безобразие! — произнес розовый. — О чем они только думают?
Я не поняла, что он говорит, но остальные, очевидно, поняли, потому что одни закивали, другие покачали головой. А розовый продолжал:
— Дочь двух врагов народа выдвигают на руководящую должность, чтобы она могла спокойно посещать любое предприятие, даже оборонного значения!
Теперь я тоже все поняла, а розовый соизволил обратиться лично ко мне:
— Вы знаете, что ваш отец расстрелян?
— Нет.
— Врете, разумеется, но это ему не поможет, потому что он рac-cтpe-лян, — с видимым удовольствием по слогам повторил он и, повернувшись к остальным, продолжал:
— Уходите!
Я шла по улице, не очень понимая, куда и зачем иду, но звучала-повторялась во мне песенка: «До свидания, сад, сад, все березки спят-спят, и нам тоже спать пора, до утра»... — ее пел мне папка, укладывая спать, но теперь он рас-стре-лян... Кажется, я произнесла это вслух, потому что Андрюша, который провожал и встречал меня, спросил:
— Что?
На вопрос я ответила вопросом:
— Что ты от меня хочешь?
— Ну, ты же знаешь: хочу всегда быть с тобой, как муж с женой.
— Ах, так... Хорошо, хоть сейчас. Хочешь сейчас поедем к тебе домой?
— Очень.
— Едем!
Мы ехали на трамвае довольно долго. Он все заглядывал мне в глаза и гладил руки, я смотрела сквозь. В саду недалеко от основного дома был еще один крохотный «Андреев домик», им самим построенный, в одну комнату, где вся мебель — кровать, стул, тумбочка. Там состоялось мое грехопадение. Я сделала все, что положено, разделась, легла... Но ничего не чувствовала. Потом оделась и сказала ему:
— Хочу домой, — и не разрешила себя провожать.
Директива горкома об исключении меня из комсомола поступила уже на следующий день, но понимания не встретила. На экстренном заседании бюро Боря бегал из угла в угол и повторял:
— Сталин сказал: сын за отца не ответчик, так что пусть они там не перегибают. За что мы должны ее исключать? За что? — спрашивал он всех, в том числе и меня.
Боря поставил вопрос на голосование, и все проголосовали против исключения, однако радости от собственной принципиальности не испытывали, втайне страшась реакции горкома. К удивлению, она не последовала и скоро стало понятно почему: Верховный Совет Казахстана издал указ о награждении мамы орденом Знак почета. Да, недаром мама так часто повторяла: я верю — справедливость восторжествует, и вот она уже торжествует, и скоро восторжествует окончательно: с мамы снимут судимость, ее вернут в Москву, вернут все, чего лишили... Но... «Недолго музыка играла...»