По мере того, что время шло к весне и поступали вести о движении нашей эскадры, Государь все чаще и чаще говорил со мною о ней на моих докладах, а когда накануне одного из них получилось известие, что эскадра Адмирала Небогатова соединилась с эскадрою Рождественского.
Государь встретил меня радостный, веселый, словами: "ну что же и теперь Вы не разгладите Вашей морщины на лбу и все будете по-прежнему мрачно смотреть на судьбу нашего флота".
Недолго продолжалось это радостное настроение. В субботу, 15-го мая под вечер, я получил из Берлина телеграмму от Мендельсона с сообщением, что утром этого дня, в Цуссимском проливе, наш флот вступил в бой со всем японским флотом и погиб почти весь, так как лишь одно или два судна успели прорваться на север. Я тотчас позвонил к Морскому Министру, и спросил его, известно ли ему что-либо. Он ничего не знал, но сказал, что тотчас сообщит Государю по телефону, с ссылкою на то, что известие получено мною. Поздно вечером, уже около 12-ти часов, Морской Министр позвонил ко мне и сообщил, что такое же известие передано ему как нашим Берлинским послом, так и Морским Агентом.
Государя я не видал целую неделю, а когда я пришел в следующую пятницу с очередным докладом, то застал его глубоко расстроенным и в первый раз, по-видимому, отрешившимся от своих обычных надежд на скорое и славное для России окончание войны. О самой катастрофе он совсем не говорил и сказал только, что не видит теперь надежды на скорую победу и думает только о том, что нужно тянуть войну, доводить японцев до истощения и заставить их просить почетного для нас мира. На внутренние беспорядки Государь смотрел скорее безучастно, не придавая им особого значения, и все говорил о том, что они охватывают только небольшую часть страны и не могут иметь большого значения.
Тем временем Булыгин внес выработанный им проект учреждения Государственной Думы совещательного характера, и с начала лета началось предварительное рассмотрение его в совещании под председательством Гр. Сольского, а затем, после небольших исправлений первоначальной, редакции, дело перешло на окончательное рассмотрение его под {70} председательством самого Государя.
В состав последнего совещания был включен целый ряд лиц обычно не принимавших участие в таких собраниях: Гр. А. П. Игнатьев, Победоносцев, А. А. Половцов, Профессор Ключевский, Стишинский и много других, имена которых не удерживает моя память.
Преобладающий характер приглашенных были лица с большим служебным прошлым. Прения носили по преимуществу совершенно спокойный характер, никаких принципиальных вопросов затронуто почти не было, и рассмотрение всего проекта заняло всего четыре или пять заседаний, но некоторые частности дали место к довольно любопытным прениям.
Помню, как между мною и Стишинским возник спор о том каким условиям должны отвечать лица, подлежащие выборам в Государственную Думу. Стишинский настаивал на том что даже простая грамотность не должна быть обязательна, так как, по его мнению, самый надежный элемент представляет собою, как он выразился "истовые крестьяне, более солидного возраста", а в их среде много совершенно неграмотных людей но это отнюдь не мешает им хорошо знать местную жизнь, уметь разбираться в самых сложных вопросах сельского обихода, земских нуждах и всего того, что составляет самую сущность будущей деятельности Государственной Думы.
Я возражал против такого предложения, доказывая, что никакая "истовость" не принесет никакой пользы, если будущий законодатель, хотя бы имеющий лишь совещательный голос не сможет прочитать того, что ему будет предложено рассмотреть. Кое-кто из участников совещания поддерживал мою точку зрения, но Государь встал на точку зрения Стишинского и статья законопроекта была редактирована в этом смысле.
Во всем ходе дела по рассмотрению проекта в совещании Гр. Сольского, Витте, как председатель Комитета Министров, принимал самое деятельное участие. Он ни разу не возбудил вопроса о том, что совещательный характер Думы никого не удовлетворить.
Зато, он очень энергично возражал против включенного в проект воспрещения избирать евреев в члены Думы. Я решительно поддерживал его, вопрос занял два заседания и не был окончен до выезда Витте в Америку.
Перед своим отъездом, он особенно просил меня телеграфировать ему в Вашингтон, чем разрешится этот спор, так как он справедливо придавал ему большое принципиальное значение, а резкая оппозиция правых элементов вызывала в нем опасение за судьбу вопроса.
Большинство {71} участников совещания встало, однако, на нашу общую с ним точку зрения, и дело разрешилось вполне благополучно. Телеграмма в Портсмут была мною отправлена, и я получил даже на нее ответ с выражением благодарности, которой не получал потом ни за одну из многочисленных последующих моих депеш.
Свободное копирование
