В Ташкент прибыли 15 октября, в пути находились почти 10 дней. Факультет разместился в двухэтажном здании, похожем по расположению внутренних помещений на бывшее школьное. На второй день начались занятия, теперь уже без строевой подготовки. В числе предметов больше других изучали бухгалтерский учёт, финансовое довольствие армии, вещевое снабжение частей. Из Устава строевой службы продложали отрабатывать приветствие старших по званию в движении, хождение строевым шагом, - то, что мы называли «шагистикой». Занятия по тактике проходили в аудитории, за учебным пособием с песком. Всё это казалось таким далёким от реальности, что убивало всякий интерес к учёбе.
Светлым, памятным был день первого выхода в город вне строя, в индивидуальном порядке, что в армии называется «увольнением». Само слово за себя говорит: солдат из подневольного превращается на время - обычно на световой день - в «вольного», предоставленного самому себе. Такой день был у меня единственный за всё время учёбы в Ташкенте, т. е. с 15 октября по 25 ноября. Было тепло, мы носили летнюю форму. Решительно не помню, с кем я провёл этот день на улицах города, но сейчас мне кажется, что был я один, без товарищей. Осталось в памяти то, что не приходилось видеть раньше, в прежней жизни: узбекские дома на окраине города, без окон и дверей, из глины, с плоскими крышами - сакли, местные базары со сладкими дынями и урюком, разливное сухое вино в ларьках в изобилии.
Потянулись дни, похожие один на другой: с утра до двух часов занятия, после обеда и 15 минутного отдыха - так называемое построение, на котором проводилась встреча с начальником факультета, длившаяся не менее часа, затем снова уроки до ужина. После ужина - опять занятия до 10 вечера, наконец, один свободный час и отбой. Такой режим не давал отдыха нервной системе и лично я, в силу индивидуальных особенностей, испытывал постоянное переутомление, сонливость, терял всякий интерес к занятиям, к жизни вообще. Вспоминаются только некоторые эпизоды, в которых были смешные стороны. Таковыми были частые, почти ежедневные встречи с начальником факультета майором Винером. Появлялся перед строем маленький, полненький человечек в безукоризненно подогнанной новенькой военной форме, до блеска начищенных сапогах, с гордо поднятой головой, здоровался и своим женственным, тонким голосом читал (точнее - кричал) нам моральные проповеди. Чувствовалось, что майор явно «глядит в Наполеоны». Ничто не запомнилось из того, что он нам говорил, помню лишь всё, что связано с этим ритуалом: появление майора на плацу, его петушиная походка и надрывный дискант.
Хорошо помню один забавный эпизод на занятиях по вещевому довольствию, которые проводил подполковник средних лет с массивной, плотной фигурой. То, что он рассказывал, нам, вузовцам, казалось невероятно скучным, хотя мы изображали из себя прилежных и даже что-то записывали в тетрадях. Наша активность повышалась только за десять минут до конца лекции, которые преподаватель оставлял для закрепления материала: в это время он задавал вопросы нам. Вот этого мы хотели избежать, а потому сами срочно придумывали вопросы к преподавателю. Один заданный вопрос запомнился в силу своей «глубины и сложности»:
- Скажите, то ведро, которое нарисовано на полевой кухне (изображение кухни с ведром на заднем плане висело перед нами на планшете), оно постоянно там находится или помещено для наглядности?
Преподаватель явно не обладал чувством юмора, а потому не усмотрел в вопросе «отвлекающего манёвра» и в чрезвычайно серьёзном тоне отвечал:
- Ведро, которое вы видите на этой схеме, действительно устанавливается жёстко на полевой кухне в походном состоянии, - и т. д. и т. п., и говорил ещё несколько минут. Все были довольны произведённым эффектом, а преподаватель - активностью слушателей.
Но самое удивительное то, что именно эти два человека встретились мне потом на фронтовых дорогах, а с одним из них - майором Винером - встречался в служебной обстановке.
В непрерывных - без выходных дней - занятиях незаметно промелькнул октябрь и большая половина ноября, и как-то неожиданно было объявлено об окончании нашего короткого курса. И уже на следующий день стало известно, кто куда едет: 130 человек из 150-ти направлялись в финансовое управление Красной Армии для распределения по частям, остальные двадцать, в число которых попал и я, оставались в распоряжении академии для последующей отправки в Иран. К тому времени уже определилось соглашение между СССР, Англией и США о совместных действиях в этой стране, во-первых, для недопущении её оккупации Германией и, во-вторых, для союзнических военных поставок через Иран в нашу страну.
Через несколько дней вдруг новый приказ: десять слушателей срочно отправить в Куйбышев - как потом выяснилось, для формируемых в Татарской АССР гвардейских миномётных частей («катюши»). В число этих десяти включён был и я. Из нашей тройки дончан только ещё Черненко Вася оказался в этой группе; Сёма Яблонский уехал раньше, в основной партии. О его трагической судьбе следует рассказать подробнее. Это я сделаю позже, следуя хронологическому принципу изложения.
День отъезда из Ташкента запомнился огромной привокзальной площадью, сплошь заполненной сидящими на чемоданах и узлах людьми. Это были беженцы или, как их тогда называли, чтобы «облагородить» это бедствие - «эвакуированные». Много сотен людей терпеливо ожидали своей участи. Я спросил сидевшую на узлах девушку неопределённого возраста, с заострившимися чертами усталого лица:
- Почему так много людей, чего ждёте?
- Нас не пускают в Ташкент, ожидаем отправки дальше, на юг, в Таджикистан.
Это означало, что все эти люди мытарятся в пути, без нормального ночлега, жилья и пищи не менее трёх месяцев! Осень и здесь в Ташкенте давала о себе знать. Военные перешли на зимнюю форму одежды, а эти люди, среди которых преобладали женщины, дети и подростки, были одеты по-летнему, - не могли же они набрать с собой вещей на все случаи жизни. Власти правильно рассудили, что бежавших от немцев людей лучше отправить в самые южные, тёплые райны, где они не будут нуждаться в тёплых вещах и тёплых жилищах. Историкам этой войны ещё предстоит оценить такой фактор нашей победы, как наличие огромных территорий, на которых можно было разместить миллионы людей, перемещённых с запада на восток, с минимальными затратами. Благом было и то, что люди эти находили на новых местах работу, как на сельских полях, так и в городах, в промышленности.
________________________________________
*В тяжёлом 1942 году сёстры всё-таки возили эти вещи менять, но им не повезло: никто не мог дать за них продукты - они попали в район, где недавно шли бои, всё было разрушено, население выгнали немцы.
**Фелицата. - Прим. Ред.
***Увы, мои письма не дошли домой, почта вернула их мне уже в Ташкенте. Свои фотографии я всю войну возил с собой. Осенью 1942 года, вернувшись из поездки в штаб армии, застал около обгоревшей штабной машины кучу бумаг, спасённых во время пожара. Горела машина на Волховском фронте, многие бумаги сгорели, а фотокарточки мои, лежащие плотной пачкой, сохранились, обгорев по краям.
