Очередную регистрацию билетов на Новосибирск не пропустил. Уезжал из Москвы с некоторой грустью и запасом незабываемых впечатлений, будет, что рассказать потом друзьям-одноклассникам.
Застучали по рельсам колёса, замелькали в окнах вагона полустанки, мосты и пригорки. После посадочной сутолоки угомонились пассажиры, разместившись по своим местам. Развернув нехитрые запасы продуктов, приступили к чаепитию. Начались знакомства, выяснение попутчиков до своих станций назначения. Дорога дальняя, от Москвы до Новосибирска почти неделя в пути. Состав пассажиров весьма разнообразный, в основном преобладал рабочий люд, легко сходившийся в беседах друг с другом.
Выделялась из этого окружения только одна московская пассажирка, дородная женщина в ярком платье, ехавшая, вероятно, на отдых куда-то в деревню со своим пухлощёким сынком моего возраста. Обращаясь к нему, она постоянно приговаривала: «Вовочка, а ты бы не хотел…» и далее следовал её запрос — помыть руки, попить чаю и т. д. Достав из сумки большой батон белого хлеба[1], она отрезала от него почти половину, разрезала её вдоль и густо намазала сливочным маслом обе эти половинки — всё для Вовочки. Запах свежего хлеба, доносившийся на третью полку к полуголодному мальцу-пассажиру, естественно, раздражал ноздри. А Вовочка, часто поглядывая с чувством нескрываемого превосходства на третью полку, медленно стал жевать, хвастливо держа перед собой этот благодатный кусок батона. В душе у меня тогда возник против них непроизвольный протест, оставшийся, к счастью, невысказанным: «А чего это вы влезли в наш поезд? Ехали бы себе на „500-ом весёлом“, а не толкались бы в поезде дальнего следования…»
После военного лихолетья люди, пережившие ужасы войны, в большинстве своём стали более приветливыми друг к другу, относились, как правило, по принципу — все люди братья. Нельзя забыть, например, как в первые годы после оккупации перемещались между селениями группы ходоков, в основном женщины и подростки. Все двигались исключительно пешком по причине отсутствия транспорта. Некоторые шли с целью обмена своих вещей на продукты, другие — в поисках родственников или временной работы в виде вскапывания огородов и т. п. Будущему штурману довелось неоднократно проделывать самостоятельно пеший путь от одного дедушки из станицы Натухаевской, к другому в аул Суворово-Черкесский, а через некоторое время идти обратно. За период таких переходов ноги уставали, разумеется, чрезмерно. По примеру взрослых приходилось иногда проситься на ночлег в промежуточном из селений — в этой связи запомнились, например, колхоз им. Кагановича, бывшее здание мельницы в г. Анапа. Принимая подобных ходоков переночевать, люди безвозмездно оказывали им всегда посильную помощь — какой-то ужин и незадачливую постель, как правило, на полу.
В вагоне дальнего следования, где вскоре образовались группы пассажиров-попутчиков, воцарилась аналогичная дружеская атмосфера, появился общий стол питания с чаепитием — выкладывали все, каждый свои запасы продуктов по варианту «чем богат, тому и рад». А такого богатея, как горе-путешественник, едущего полуголодным, также приглашали к общему столу. Отказываться не приходилось, хотя его аварийный запас, четвертинка солёного сала, оказался при этом никем не востребованным. К концу пути, уже на подъезде к городу Бийску, такой «аварийный» запас, хранившийся всё время без холодильника, принял крайне неприглядный вид — пришлось его выбросить. Впереди наконец-то пункт назначения и долгожданная встреча с родной матерью.
Свободное копирование
