Вокруг тверского комитета группировался ряд большевика, интеллигентов и рабочих, высланных из других городов и местных, они составляли, как тогда говорилось, периферии" комитета. Из них помню Сергея Васильевича Модестова, тогда неокончившего семинариста, работавшего пропагандистов в рабочих кружках. В 1905--1906 годах он работал в Москве (партийная кличка "Данило"), был одним из деятельнейших работников московской окружной организации; осенью 190G года был избран в московское областное бюро; после ареста был осужден на каторгу, там заболел туберкулезом и умер в Москве в 1918 году. Помню еще Александру Валерьяновну Мечникову, которая заведывала тогда техникой тверского комитета, то есть печатанием, хранением и распространением литературы. Работала потом в Москве, по процессу Московского комитета в 1908 году была приговорена к лишению всех прав и к ссылке на поселение в Сибирь. Живет в настоящее время (1939 г.) в Москве, беспартийная. Приехали в Тверь мои московские знакомые -- молодой Жбанков и Наташа Свентицкая, выпущенные до решения дела из тюрьмы, в которой они просидели с февраля по октябрь. Они сейчас же вошли в местную работу. Тверской комитет, да и большинство тверской социал-демократической периферии, были в это время определенно большевистскими, только член комитета Панов колебался между большевиками и меньшевиками, представляя из себя, как тогда говорилось, "болото". Я присутствовал раза два на заседании комитета. Обсуждались проекты прокламаций, проекты представляли Богданов и я. Несколько прокламаций, написанных мною, были одобрены и изданы.
Помню, что на одном заседании комитета была принята резолюция о скорейшем созыве третьего съезда и о поддержке литературной группы во главе с Лениным, возникшей за границей для издания большевистских брошюр. Было очень приятно увидеть эту резолюцию напечатанной уже после Октябрьской революции {"Вперед" и "Пролетарий", выпуск I, стр. 141, Госиздат, 1925 г.}.
Партийная работа в Твери в это время очень оживилась: возник ряд кружков среди местной учащейся молодежи, на всех крупных фабриках и заводах были рабочие кружки, стали появляться прокламации как местного характера, так и общероссийского. Прокламации печатались в подпольной типографии в городе Ржеве. Эта типография была организована двумя ржевскими жителями -- товарищами Тепиным и Комаровым. Они поставили ее по своей инициативе, потом связались с тверским комитетом, а затем с московской автономной социал-демократической группой, издававшей газету "Голос труда", которую они и печатали главным образом; газета потом стала органом Московского комитета. Но, кроме газеты, они выполняли заказы тверского комитета на листовки и брошюры. Типография эта, работавшая в условиях тихого уездного городка и не связанная с местной работой, просуществовала около пяти лет; была свернута в конце 1905 года и зарыта в сарае. Через полтора года в сарае случился пожар и во время тушения его она была обнаружена; следствие выясняло, кто работал в этой типографии, и они подверглись репрессиям.
Из отчета группы "Голоса труда", напечатанного в "Пролетарии" (No 21), видно, что за восемь месяцев, конца 1904 и начала 1905 года, когда эта типография обслуживала группу, в ней было напечатано семь номеров "Голоса труда", в количестве сорока тысяч листов, и восемьдесят пять тысяч прокламаций, на что было затрачено две тысячи пятьсот рублей. Для подпольной типографии это очень большая производительность труда. Но обо всем этом я узнал уже значительно позже, после революции, а тогда я знал только, что существует где-то вблизи от Твери подпольная типография.
В это время, кроме кружка на фабрике Морозовых, о котором я говорил, я вел кружок рабочих вагоностроительного завода. Проходили политическую экономию по книжке Богданова "Краткий курс экономической науки", но часто отвлекались на обсуждение, как говорилось, "текущего момента". Особенно интересовались войной, а также тем оживлением общественной жизни, отклики которого были в тогдашней легальной печати и в ходивших по рукам резолюциях земского съезда и некоторых банкетов.
Я выступал еще несколько раз да собраниях в "обществе трезвости". Там происходили по воскресеньям чтения на "духовно-нравственные" темы; на них ходили консервативные элементы рабочих и мелких служащих, но в последнее время стали читать и на темы исторические и географические с волшебным фонарем. Публика на чтениях стала и более многочисленной, и более разнообразной. После чтений происходила беседа. Вот во время этих бесед я и выступал, причем иногда, без всякой связи с прочитанным, переходил к вопросам современности, главным образом к положению на фронте войны. Последние вопросы особенно интересовали и волновали публику; говорил о позорных поражениях наших войск, что они обусловлены неподготовленностью и неспособностью нашего командования, злоупотреблениями наших интендантов, о том, что и война-то эта совсем нам не нужна, и Дальнейшие поражения при наших порядках неизбежны и т. п. Публика напряженно слушала, а председатель как-то терялся: такие выступления были совершенно необычны в этом благонамереннейшем собрании, на которое и полиция-то никогда не ходила, зная обычный характер этих собраний. Я с каждым разом выступал все определеннее, публики стало ходить на эти собрания все больше. До меня доходили слухи, что на эти выступления обратила уже внимание фабричная администрация. Не знаю, чем бы это кончилось, но я скоро уехал из Твери.
Свободное копирование
