Приезд в Москву из ссылки

КНИГА ВТОРАЯ

РЕВОЛЮЦИЯ

1905

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАНУН РЕВОЛЮЦИИ

ГЛАВА I

ПРИЕЗД В МОСКВУ ИЗ ССЫЛКИ. ОСОБЫЙ МОСКОВСКИЙ РЕЖИМ. ИЗМЕНЕНИЯ В ОБЛИКЕ МОСКВЫ И В МОСКОВСКОМ БЫТУ ЗА ВРЕМЯ МОЕЙ ССЫЛКИ

 Прошло шесть лет моей жизни в ссылке. Большую часть этого времени я провел на крайнем северо-востоке Якутии, в Колымском округе; там я исполнял обязанности колымского участкового врача. Мою ссыльную жизнь я описываю в отдельной книге.

 С большим волнением въезжал я в октябре 1903 года в Европейскую Россию. Как-то она меня встретит? Чем порадует? Как-то она изменилась за эти шесть лет, как я выбыл из Москвы? Я знал по газетам и журналам, легальным и нелегальным, что жизнь за эти годы далеко ушла вперед, что многое изменилось в России в том направлении, в каком мы и предполагали: выросло рабочее движение, создалась и укрепилась рабочая социал-демократическая партия, растет крестьянское революционное движение, усилилось оппозиционное движение во всех слоях общества. Революция становилась все ближе, все осязательнее... Такое представление составилось у меня по литературе, по рассказам и настроениям ссыльных, которых я видел последние месяцы в Сибири. Хотелось поскорее посмотреть на это своими глазами, почувствовать самому, принять вновь участие в партийной революционной работе. Скорей, скорей бы шел поезд!

 С такими мыслями я подъезжал к городу Рязани. Здесь у моей матери жила моя жена с двумя детьми, которых я отправил из Колымска в Россию два года назад. Жена познакомилась в Рязани с местными политиками, познакомила и меня с ними: все больше учащиеся старших классов среднеучебных заведений; одни из них тяготели к социал-демократам, другие к эсерам.

 Я решил не оставаться долго в Рязани и через несколько дней поехал в Москву, куда мне был разрешен въезд "для научных занятий", как колымскому врачу, поехавшему в четырехмесячный отпуск. Вообще же въезд в Москву возвращавшимся из ссылки был тогда совершенно прегражден. Легче было получить разрешение на въезд и жительство в столицу -- Петербург, чем в Москву, где полновластным сатрапом был генерал-губернатор, дядя царя, великий князь Сергей Александрович, обер-полицмейстером был Трепога -- крайний реакционер, прославившийся впоследствии, во время всеобщей октябрьской забастовки 1905 года, своим приказом: "патронов не жалеть -- холостых залпов не давать", начальником московского охранного отделения был известный Зубатов. Эта тройка установила в Москве порядки, которые казались особо суровыми даже на фоне общего российского режима Плеве, назначенного в 1902 году, после убийства его предшественника Сипягина, министром внутренних дел с категорическим заданием подавить революционное движение во что бы то ни стало.

 Этот московский режим выражался в широком развитии шпионажа и провокации, охватывающих рабочее движение, студенчество, интеллигенцию. По отношению к рабочим применялась еще особая система социальной демагогии, что в совокупности обозначалось обыкновенно словом "зубатовщина".

 Особенно тяжело отзывался этот режим на евреях, по отношению к которым московский генерал-губернатор провел новые ограничения в праве жительства в Москве и губернии сравнительно с общероссийскими нормами. В результате тысячи еврейских семейств, по преимуществу ремесленники и мелкие торговцы, были высланы из Москвы; оставшиеся жили под постоянной угрозой высылки, обильно снабжая взятками московскую полицию. Этот особый режим чувствовался сразу, как только вы приезжали в Москву. Немедленное требование предъявить паспорт, подозрительное осматривание вас со стороны прислуги гостиницы, осмотр ваших вещей в ваше отсутствие, подозрительные вопросы дворников, дежурящих у ворот, и т. д. Все это создавало тяжелую атмосферу сыска.

 По внешности Москва за эти девять лет, прошедших со дня моего ареста в декабре 1894 года, заметно изменилась. Ведь как раз за это время промышленное развитие страны сделало большой шаг вперед. Капитализм развивался быстро, осваивая естественные богатства Урала -- железо, уголь, в Баку -- нефть. В Средней Азии широко ставилось московскими фабрикантами разведение хлопка. Быстро росла железнодорожная сеть, развивался речной и морской транспорт. В промышленность привлечено было много иностранных капиталов, упрочилось золотое обращение.

 Сельское хозяйство тоже шло по пути капитализации: многие помещики, особенно на юге и западе России, переходили к методам хозяйства с наемными рабочими, с употреблением сельскохозяйственных машин, сокращалась поэтому сдаваемая в аренду крестьянам площадь, поднимались арендные цены, что обостряло классовые противоречия в деревне.

 Все эти изменения в экономической сфере влекли за собой изменения и в психологии всех классов общества. Старозаветный купец Кит Китыч превращался в образованного коммерсанта европейского типа, часто оппозиционного по отношению "к петербургской бюрократии"; росла численность рабочего класса, его психология становилась более боевой; рабочий, высылаемый в глухие места или на родину в деревню, революционизировал крестьянство, борьба которого за землю стала принимать все более широкие размеры.

 Промышленное развитие России за эти годы отразилось и в быту, особенно в больших городах, и, прежде всего, в Москве. Богатейшие московские промышленники и купцы понастроили много красивых особняков в модном тогда декадентском стиле; в буржуазных и интеллигентских квартирах появилось электрическое освещение, телефоны, граммофоны, водопровод, канализация, центральное отопление, кое-где лифты. На улицах появились автомобили, впрочем еще как редкая новинка; стали открываться кинематографы. Только тяжеловесная и тихоходная московская конка еще продолжала громыхать по улицам Москвы, правда, доживая свои последние годы: с 1904 года началась замена ее более современными трамваями, -- эта замена была окончена к 1911 году.