Инициалы Б.Б. - 81

XIV

Дом в Лувесьенне напоминал большой притихший улей. Мы разговаривали вполголоса, боясь, как бы нас не услышали с улицы. Родители Жака и мои, а также Бабуля, Дада, Мижану, Ален, Клоун и Гуапа — все были в сборе.

Рано утром папа отправился в мэрию узнать, все ли в порядке. Бедняга: ничего не подозревая, он наткнулся на две сотни фоторепортеров и журналистов со всего света! Папа вернулся белый как полотно и убитым голосом сообщил нам новость. Паршивец мэр за солидное вознаграждение согласился не давать оповещения, а потом продал, должно быть, на вес золота, информацию, которую, кроме близких, знал он один.

Нас поставили перед свершившимся фактом.

Или мы не женимся...

Или мы женимся, но в каких условиях...

Между двумя пробежками в ванную комнату я лихорадочно размышляла. Мне было муторно в прямом и переносном смысле этого слова. Поистине, мир полон мрази! Мама увела меня в свою комнату:

— Брижит, что ты решила? Ты в силах выдержать весь этот шабаш?

— Нет, мама. Я отсюда не выйду, пусть меня оставят в покое, я больше не могу.

Мама как мой официальный представитель передала это всем.

Жак поднялся ко мне, взвинченный донельзя. Я лежала на маминой кровати.

— Неужели ты не можешь не капризничать хотя бы в день твоей свадьбы? Мои родители здесь, я здесь, все тебя ждут, ты должна выйти, я люблю тебя, люблю...

— Я делаю то, что я хочу. А я не хочу — и точка!

— Брижит, научись наконец владеть собой, ты повинуешься только инстинктам, стань же взрослой, будь мужественной, пора уже знать, чего тебе хочется!

— Чего мне хочется?..

Скок! — я скрылась в ванной. Согнувшись над раковиной, я размышляла. Если я не выйду замуж сегодня, то не выйду за Жака уже никогда, то есть стану матерью-одиночкой. А хотела я опоры, мне был нужен мужчина, муж, а не ребенок, которого придется растить совсем одной... Я была на втором месяце, если не удалось сделать аборт на первом, то теперь и речи быть не может, значит?..

Значит, отступать некуда! Вперед!

Бедный папа — он-то собирался вести меня под руку к господину мэру. Такой потасовки свет еще не видывал! Нам пришлось работать кулаками и ногами, пробивая себе дорогу сквозь толпу фоторепортеров.

Они влезли на столы, заполонили зал, опрокинули стулья и кресла для новобрачных. Я плакала, уткнувшись в плечо Жака, который понял — увы, слишком поздно! — свою ошибку. Когда снимки появились в газетах, подписи гласили, что я прижала его к своей груди, произнося традиционное «да», и лишилась чувств от волнения.

При поддержке полковника Шарье папа припомнил свой командный голос капитана 155-го Альпийского пехотного полка. Они заявили, что, если все фотографы не очистят без промедления зал бракосочетаний, — никакой церемонии не будет; что здесь не цирк и не ярмарочное гулянье, что мы собрались для того, чтобы заключить брак, и имеем право требовать, чтобы это исключительно важное для всех нас событие свершилось, как и полагается в таких случаях, в спокойной обстановке и при надлежащем уважении.

Спешно прибывшие жандармы помогли им затолкать репортеров в соседнее помещение, но, когда хотели закрыть двери, мэр напомнил, что бракосочетание — событие публичное и брак, заключенный «при закрытых дверях», будет считаться недействительным и незаконным. Жандармы пришли на выручку, закрыв все выходы живым барьером, чтобы не дать фотографам снова броситься на нас. Вот в такой кошмарной, накаленной до предела обстановке, перед измученными и напуганными родителями, под непрестанными вспышками фотоаппаратов нас с Жаком объявили мужем и женой. Слезы застилали мне глаза, Жак весь позеленел — а ведь мы были самой обыкновенной молодой красивой парой, мы хотели немногого — всего лишь спокойствия, уединения и доброжелательности. Но нам было в этом отказано.

Я надела в тот день миткалевое платье в бело-розовую клеточку, сшитое в «Реале». Именно оно дало толчок разнузданной моде. А я, между прочим, выбрала это платье за его простоту и нежную расцветку. Сама того не желая, 18 июня 1959 года я ввела в моду миткаль в клетку, длинные светлые волосы и мягкие туфельки без каблуков.

Наша маленькая усадьба в Лувесьенне, где мама приготовила обед на свежем воздухе, чтобы отпраздновать свадьбу, превратилась в филиал ООН. Представители всех стран, вооруженные фотоаппаратами, устроили настоящую осаду. Они карабкались на окна, сидели верхом на воротах, стояли на крышах своих легковушек и грузовиков. Папа висел на телефоне, призывая на помощь полицию, а я тем временем висела на цепочке унитаза, меня выворачивало наизнанку, я извергала наружу свое нутро, сердце, душу, жизнь.

Надолго мне запомнится день моей свадьбы! Нет уж, лучше тысячу раз остаться старой девой, одинокой женщиной, матерью-одиночкой, одиночкой, мать вашу...