* * *
Рядом с Пиноккио я открыла для себя совершенно новую жизнь, удивительных людей, прелесть латиноамериканской музыки, кое-какие премьеры и сборища парижского бомонда, блестящего и безобразного.
А Гуапа толстела не по дням, а по часам.
Ах, так я буду бабушкой!
И уныло смотрела я на Клоуна, полагая, что от черного коккера и дворняжки потомство произойдет странное. А в общем, не все ли равно, ведь щенки — их, моих любимых собак.
Пиноккио уговорил меня пойти на премьеру в Лидо. Мне не хотелось, но он так трогательно просил и при этом так печально вытягивал нос, что я не устояла.
Пришлось наряжаться.
Во-первых, будут без конца снимать, во-вторых, хотела, чтобы Жиль ревновал и страдал, что не со мной. А еще чтобы как-то отстаивать себя: выходила на публику я редко, а надо было положить конец сплетням, слухам, клевете, домыслам всех этих «добрых людей», которые в глаза хвалят, а за глаза мешают с грязью. Отнять у них все зацепки!
По просьбе Кристины Живанши одолжил мне на вечер красивейшее платье.
Одетта пришла причесать. Маленький пучок, а из-под него там-сям несколько непокорных прядок.
Пиноккио, очень элегантный в смокинге, ждал, пока я оденусь, попивая шампанское с Аленом.
Прождал он всю ночь! Только я собралась надеть свое платье, как услышала из спальни громкий протяжный стон. У меня на кровати рожала Гуапа. Смотрела она на меня с мольбой и доверием, вся во власти нестерпимой муки, которая только и кончится, когда выйдут из ее живота щенки. И нет на свете ни коров с телятами, ни свиней с поросятами, ни премьер с «макаронами». Я осталась со своей страдалицей, я рожала с ней, возле нее, ободряя, любя, лаская, помогая.
Вот это, действительно, премьера!
Лучшая в моей жизни! Родились у нас прекрасные младенцы! Пиноккио с Аленом исполняли роль взволнованных папаш. Время от времени они заглядывали узнать, как дела. Одетта — акушерка. Клоун обнюхал пищавшие комочки и довольно завилял хвостом.
Назвали их Лидо, Блюбель и Премьера. В силу сложившихся обстоятельств.
Однажды, вернувшись со студии, я не застала ни Алена, ни Пиноккио. Только Клоун с Гуапой ждали у двери. В гостиной на полу перед магнитофоном сидел Жильбер со стаканом виски в руке и тихонько пел, почти шептал в микрофон... Я застыла на месте, обмирая от счастья, не смея помешать ему, и только слушала.
В тот вечер я была самой счастливой на свете женщиной!
Тот, кого я любила, был рядом! Он подарил мне изумительную песню, мне посвященную! Он сочинил ее, пока ждал в гостиной. Слова любви приходили сами собой, по-детски правдиво и просто. В тот вечер я действительно почувствовала, что Жиль любит меня.