Сначала Вадим виделся со мной изредка, потом часто, потом каждый день. Всегда у нас дома, потому что в 15 лет одну меня никуда не отпустили бы.
Мы репетировали с ним «Школу жен».
Однажды с разрешения родителей я была на репетиции у Даниэль Делорм и Даниэля Желена, на улице Ваграм. На другой день утром отправилась я не в школу, а к Вадиму домой. Было 9 утра. Я, как обычно, села на автобус, но, с бьющимся сердцем и с учебниками под мышкой, сразу сошла и поехала в другом направлении. Он будет ждать меня! Сто раз повторил мне! Я боялась еще больше, чем накануне у Желена. У меня никогда не было романа. Целовалась несколько раз, случайно, но понятия не имела, что такое любовь... Я шла на свое первое свидание, представляя на свой лад, как все произойдет. Может, будет шампанское? А что, в 9 утра — непривычно и мило! Он вроде живет в мастерской художника. Наверно, везде свечи и обстановка богемная, как в фильмах.
Я посмотрелась в зеркало витрины...
Боже, что за дурацкий вид у меня в этих носочках и кофтенке с плиссированной юбочкой... Волосы вислые, тускло-русые, хвостик на затылке. И больше моих 15-ти мне не дашь, а хочется — 18! Мать запрещает носить чулки и лифчики, говорит — еще успеешь быть женщиной... Ну вот, пришла, взбегаю по лестнице через три ступеньки, сердце стучит, как молоток. Звоню.
Тишина.
Странно! Толкаю дверь — открывается... Оказываюсь в кромешной тьме, осторожно иду вперед. Слышу чье-то дыхание. Глаза привыкают к темноте, вижу, что очутилась в комнатушке. Никакой мебели. Только две огромных кровати и две взлохмаченные головы на каждой. Ничего не понимаю. Наверно, я ошиблась этажом. Но нет, вот его свитер на полу... А чья — вторая голова? И которая Вадима? На цыпочках подхожу к одной кровати — он, спит мертвым сном. Смотрю на другую — какой-то парень, и тоже спит мертвым сном.
Вот тебе и первое свидание!
Хочу зарыдать и убежать, что и делаю. Только ошиблась дверью и попала в ванную. Рассыпала учебники, разбудила обоих.
— Что там еще за черт?
— Это я...
— Кто — я?
— Брижит!
— Что ты здесь делаешь в такую рань? И вообще, который час? Полдесятого? Ты с ума сошла!
— Я думала, что... что...
— Ты хоть булочки на завтрак принесла? Нет? Тогда тебе нет прощенья. Дай нам доспать и заходи попозже, в 12.
Я вне себя от бешенства: прогуляла уроки, не дай Бог, узнают родители, пришла сюда с бьющимся сердцем, схожу с ума от любви, а мне говорят — заходи попозже! Ну, знаешь, извини!
В школу идти уже поздно, домой — рано! Не знаю, что мне с собой делать. Сажусь к нему на кровать и тихонько плачу. И вот я в постели с неприятным ощущением собственных туфель на нагретой простыне. Но уже не помню, где я, что я, и, только наплакавшись, сознаю, что нахожусь в одной постели с мужчиной, а в двух метрах спит еще и другой...
Для первой любовной встречи, пожалуй, чересчур. Однако я молчу. И потом, если я одета и ничем не рискую, значит...
Так и осталась я в тот раз одетой... и целомудренной...
Зато я открыла, что спящий мужчина не совсем тот же, что не спящий. Оказалось, тело его во сне нежное и мягкое, а проснется — твердое, жесткое...
Удивительное дело! От удивления я не могла опомниться...
Я пришла к нему на другой день.
Вторая кровать была пуста, и я принесла булочки. На этот раз я оказалась под одеялом без всего, уже приятно ощущая кожей его кожу и точно зная, что он не спит, а только притворяется, говоря со мной сонным голосом.
От этой обузы-девственности я избавлялась постепенно. С каждым днем ее оставалось во мне все меньше, и я с беспокойством спрашивала его, одеваясь: на этот раз я — окончательно женщина?
Это было для меня время поразительных открытий. Вместе с его телом я открывала свое собственное. А дома, вечером перед сном, я долго разглядывала живот и спокойно засыпала, удостоверившись, что он такой же плоский, как и раньше! Осанка у меня изменилась, я чувствовала себя умней и сильней, мелкие повседневные заботы казались мне вздором. Любовь — единственный смысл жизни. Я удивлялась, как можно думать о чем-то другом... Занятия я прогуливала, уроков не делала.
Однажды вечером, когда я вернулась, отец спросил меня, как дела в школе и что сегодня было на уроках... Я ответила, покраснев, что-то неопределенное. Кажется, запахло жареным. Со странным спокойствием отец объявил мне, что знает о моих прогулах, что решил отправить меня доучиваться в Англию, что уезжаю я поездом завтра утром, он меня проводит, и что пробуду я в Англии до своего совершеннолетия.
Он уже все устроил.
Я посмотрела на мать — лицо у нее было непреклонно. Сестра — с нее взятки гладки...
Это было мое первое настоящее горе, ощущение детского бессилия, когда ты одинок, никем не понят и совершенно не можешь противостоять врагу, беспощадно-ледяному, как бывают порой родители! И с Вадимом не увидеться!
Я не могу этого вынести!
Где он теперь? Ему даже некуда позвонить...
Мама, помоги, нет, что я, это безумие! Нет...
В голове ледяной вихрь, бред, ненависть. Я онемела, оцепенела!
В тот вечер был спектакль, не помню, где. Родители с сестрой уходили в театр. Я осталась дома, сказав, кажется, что голова болит или уроки не сделаны...
Помню — открыла на кухне газ и закрыла окна и двери. И вот, в свои 16 лет, сую голову в духовку — вдыхаю запах смерти. Больше ничего не помню... В тот вечер меня нашли на полу у плиты с короткой предсмертной запиской. Знаю только, что спектакль в тот день отменили, родители вернулись домой раньше времени и обнаружили меня лежащей без сознания.
Когда я очнулась, рядом сидел врач — «знакомый», чтобы не вышло огласки!
На другой день было решено, что Вадима я не увижу до своего совершеннолетия и что немедленно еду в Англию изучать английский язык. Как жалкая бездомная дворняжка, я скулила, умоляла маму не трогать меня. Бесполезно! Я-де так жестоко с ней поступила! Столько горя причинила! Она бы никогда не утешилась, случись со мной что... И потом ведь она желает мне добра! Хочет, чтобы я вышла замуж за человека молодого, богатого, красивого... Ведь она любит меня... Да, любит, а сама отправляет на пять лет на чужбину!
Я молила и вымолила, отец смягчился... Мне разрешили не ехать в английский ад, но запретили выходить замуж за Вадима до моего 18-летия! И точка.