Госпиталь.
Госпиталей в Тавде множество. Самые лучшие здания отданы раненым , но мест все равно не хватает. И если человек подлечивался , его выписывали и давали отпуск , чтобы в домашних условиях он окреп окончательно.
Отпуск отпуском , но домой к родителям или жене не каждый уедет - огромная территория российской державы была под немцем!
Раненых размещали по домам. У Шабалиных в отдельной пристроечке тоже жил военнораненый. Целых две недели жил! Пока не отыскал себе невесту и переехал к ней. Это и были самые настоящие домашние условия. А отыскать невесту - плевое дело: война - это всегда переизбыток женщин , война - это всегда хроническая нехватка мужчин!
Многие эти пользовались , но любовь и взаимность существовала во все времена .В лихие - тоже!
Многие раненые , особенно молодежь , заранее создавали себе семейный уют - чуть окрепнут и на танцы , невест подыскивать.
Навыка , правда , у них никакого. Откуда быть тому навыку , когда у многих вместо щетинистых усов мальчишеский пушок над губой. И если приходилось бриться , то только для форсу.
Посмотрит такой жених на девушку и готов сквозь землю провалиться от смущения. А чтобы заговорить - об этом и речи быть не может! И слов-то таких не знает!
Но знаний особых и не требуется ; девушек много , очень много. Красавицы - одна к одной! Успели подрасти за годы войны. Им бы сейчас - каждой! - по своему суженому-ряженому , по своему единственному... Да где он!? Воюет парень...
Только раненый к стенке 'прилипнет' , тут же к нему девчата стайкой подлетают.
- Почему тоскует герой?
- Почему не танцует герой?
- Невесту свою вспоминает герой?..
'Герой' смущается. Нет у него никакой невесты. Нравилась когда-то одна девчонка , в школе , но все это было давным-давно , до войны еще...
- Откуда воевать пошел , герой?
- Из-под Минска я.
- Из-под Минска!?Так я тоже из Белоруссии! Земляк...
И смотрит парень ласково на землячку. И чувствует как сразу полегчало у него на сердце...
- Надо ж... На Урале встретились! Судьба...
- Судьба...
Разлетается стайка девчат подстреленных временем , лишь земляки остаются... И тотчас из Другого конца танцевального зала доносится: - Откуда, герой?
- Москвич я.
- Москвич!? А я возле Арбата жила...
Так и знакомится на почве землячества. И создаются семьи военного образца. Случайно. Но от этого не менее прочные и на всю жизнь. Если только , в конце концов , пуля-дура не рассудит иначе. Ведь большинству , долечившись и женившим , снова идти на большую войну... Когда она только кончится , проклятая!..
Нужный нам госпиталь находился на окраине. Пожалуй , такой красоты каменное здание - единственное в деревянном городе. Возле дворца - речка. Она промерзла насквозь , но летом здесь великолепно. У вельможи , который выстроил до революции этот особняк , губа не дура!
Троицу нашу - Софик Крицер не пригласили из принципа - 'или мы или школьная самодеятельность' - встретила врачиха и обрадовалась , будто мы принесли раненым избавление от мук.
- Умнички вы мои , разумнички! Сейчас вас покормят, потом - выступите. Хорошо?
- Но еду мы отложили на потом. Вначале - работа. На голодный желудок танцевать легче.
Как хотите, ребятки, после - так после...
Пришли в большущий зал ,- в нем , наверное , Его Величество Высоко Не Переплюнешь , вальсы да мазурки изволил танцевать!? В этой зале одних коек разместилось штук двадцать , не меньше. И на каждой кровати сидело человек по пять. Раненые загудели приветливо - ждали!
Первым решил выпустить Шабалина. Ваня недавно выучил отрывок из 'Задонщины', и я , возглавлявший в своем лице приемную комиссию , считал , что эта вещь наиболее близка воинам.
'...Ломались тогда копья , как солома , падали стрелы дождем , закрыла пыль солнце , молниями сверкали мечи. Падали люди , как трава под косой , лилась кровь , и ручьями текла...'
Это же про нашу войну! Про сегодняшний День! Ух , как современно! Пусть нет сейчас копий и стрел , но вот сидят люди , из которых кровь текла!
Хорошо читал Ваня. С выражением. Хлопали ему дружно. Все. У кого одна рука в гипсе , хлопали другой о руку такого же перевязанного соседа.
Воодушевленный Ваня было объявил: 'Сказание о побоище великого князя Дмитрия Ивановича Донского с нечестивым царем Мамаем!'... Как тут поднялся один из раненых.
- Золотые мои , задушевное можете?
- Можем , - ответил я за Ваню.
Обрадовались, зашевелились.
- Так давайте, родные!.. Снарядов не жалеть!..
Давно подметил я - люди , надышавшиеся пороховой гарью , не очень любят военные стихи и песни. Им подавай задушевное!
Может быть , 'взрывы и скрежеты' напоминают собственную судьбу , военную , прерванную на время пулей , осколком?.. Может , слушая Ваню, они острее ощущают ту пулю и осколок , что недавно извлекли из их тела? Осколок , который только зацепил. Пройди он на сантиметр левее , мог бы... Да , да , насмерть! И мы бы никогда не узнали об этом. И они бы никогда не увидели нас. Страшно!
Зачем лишний раз напоминать о смерти. Придет время , вылечатся , и не стихотворные , а настоящие взрывы вновь потрясут их. Кого снова ранят , а кого...
Надо спеть о матери. О матерях любят слушать все: от мальчонки , ушедшем на фронт со школьной парты до сорока-пятидесятилетнего старика. Знаем мы много песен о матерях. Знаем и такую , которую запретили петь не только нам , но и всем певцам. Будто хулиганская она.
А какая она хулиганская , если после нее слезы на глаза наворачиваются , и свою маму больше жалеть начинаешь!
- Споем , Кана? Споем, Ваня?
- Споем , - отвечает Кана. - Споем , - отвечает Ваня.
Ты жива еще, моя старушка
Жив и я, привет тебе, привет.
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет...
Задушевная песня. Как ее слушают! Если б она не кончалась никогда. Мы не знаем , кто ее написал , но так написать мог только хороший человек. Замолкаем. Всматриваемся в лица. Секундное молчание - и взрыв аплодисментов.
- Молодцы-сорванцы!
- Повторить!
Повторяем. Для тех , кто слушал песню , и для тех , кто только что подошел. В просторной госпитальной палате , где собрались 'ходячие' , ни на минуту не останавливается движение: кому срочно менять повязку , кому делать укол , кому время глотать порошки и принимать процедуры...
- Что-нибудь на закусочку , ребята и - по домам! Ать-два!
На 'закусочку' я оставлял нечто веселое , нечто запрещенное , сегежеко-одесское...
- А сейчас я, Максим Кучаев, исполню для вас, и только для вас песню , рожденную мамочкой Одессой 'Рахиля , вы прекрасны'... А капелла , то ест ь, без сопровождения музыки... Сами видите , мои музыканты разбрелись по палатам...
Шум в зале и голоса:
- Жми, давай, браток!
- Врежь им, товарищ!..
Оказывается, эту песню знала не тольвэ молодежь , но и старики!
- Ша , граждане! Приступаю к исполнению!..
Рахиля, чтоб вы сдохли, вы мне нравитесь!
Без вас, Рахиля, жить я не могу.
Рахиля, мы поженимся, поправитесь.
Мы с вами будем жить на берегу.
Рахиля, вы прекрасны, как Венера.
Но вырастет у вас большой живот,
А нет, так пусть возьмет меня холера,
Пораньше пусть она тебя возьмет.
Рахиля, мы поедем в Эссентухэс,
Где между синих гор встает рассвет.
А если нет, так кишн мирен тухэс,
А у меня терпенья больше нет...
- Да мы с тобой , паря , земляки!?
- Не забывайте нас...
Довольные, раскрасневшие сидим в кабинете главрача и едим заслуженный обед. - Устали , ребята? - военврач гладит Кану по ее черным-пречерным волосам. - Нисколечко!
- Дома, небось, заждались?
Кана объясняет , что дома не ждут и не волнуются , что дома уже привыкли , что мы часто исчезаем до самой ночи... И учимся мы хорошо , поэтому за нами нет строгого контроля...
Врач задумалась и неожиданно предложила:
- Не смогли бы вы , ребята , выступить у тяжелых?
- Это у каких таких тяжелых?
Военврач пояснила , что тяжелые - это такие раненые , которые сами передвигаться не могут , а послушать и им интересно будет.
- Ноги , значит , перебиты?
Врач вздыхает.
- Тяжелые - это страшнее. Не ноги перебиты , а считайте , жизнь может переломиться...
В палате - четверо. Трое повернули головы в нашу сторону и приветливо улыбнулись. Пригласили:
- Рассаживайтесь по кроватям!
Четвертый , прикрытый простыней , забинтован с ног до головы. С ног ли! ? Может, у него ног и нет - больно короткий. На лице - марлевая повязка, и оттуда градусник торчит, а где глаза - прорезь.
Вопросительно посмотрели на военврача. Она поняла наши взгляды. Нарочисто громко произнесла:
- Пойте, танцуйте, стучите - его не разбудите. Без сознания парень.
Раненые подтвердили:
- Точно! Не слышит. Вы только случайно не толкните его -стонать начнет... А так - пойте на всю ивановскую!..
Выступать здесь намного труднее. Там , в большой госпитальной палате, раненые вели себя , как обыкновенные здоровые люди. Смеялись , хлопали , подшучивали над собой и нами... Шумно. А здесь - тишина. Даже из коридора звуки не доносятся - дверь обита войлоком. Скажешь слово , и будто не ты сказал. Убежать бы! Да как убежишь , если три пары глаз смотрят на нас в упор , подбадривают... Дескать , не робей , хлопцы , держите хвост пистолетами!..
Спели одну песню, другую... И вдруг я увидел , что у того , у четвертого , открылись глаза. И не просто открылись, а смотрят на нас. Взгляд соскользнул с меня, остановился на Кане. В зрачках - это ясно разглядел - мысль бьется.
Заметила и Кана , подошла ближе. Градусник неожиданно вывалился из марлевой прорези , звякнуло разбитое стекло , а серебристые катышки ртути закатились под кровать. А из-под марлевой повязки донеслось:
- Ка-а-на-а...
У Каны глаза от страха расширились. Смотрит на меня. Смотрит и произносит:
- Мак-к-с-и-м...
Подскочила военврач , обрадовалась.
- Заговорил мальчишечка , заговорил умница...
Но раненый снова закрыл глаза, забылся.
- Откуда он меня знает? - Кана испуганно озирается. - Откуда он меня знает? - Пересилила страх , наклонилась над раненым , прочитала табличку у изголовья.
- Это же наш Олежек! Олег Синельников. Максим - это Олег!
А я и без ее возгласа догадался. По голосу признал. Подскочил.
- Олег! Олег! Ты нас слышишь , Олег?!
Синельников не отвечал. Кана заплакала.
- Знаете его? - спросила врач.
Кана по-взрослому заломила руки.
- Господи! Да это же наш Олежка Синельников! Из Сегежи. Сегежу знаете?
- Первый раз слышу. Мало ли городов на свете. Пройдемте ко мне , поговорим , - сказала врач.
- Тетя! А Олежек будет жить? Он не умрет?
- Не умрет: раз заговорил - не умрет , - и , обращаясь к раненым , проговорила:
- Простите, товарищи, они - кивок в нашу сторону - к вам еще придут...
Военврач не знала , что у Олега погиб отец , не знала , что он из Сегежи был отправлен в детдом , не знала , что он не доехал туда...
Но она знала , что Олег Синельников - сын пулеметного полк а, участвовал во многих боя х, тяжелоранен и контужен в районе Сталинграда... Что парнишка этот необычайной храбрости (так сказал один старый солдат, который сопровождал Олега до госпиталя) и что врачи просто не имеют права его не вылечить...
В госпиталь пришли на следующий день. Вместе с мамой. Мать только переступила порог палаты , только увидела забинтованное , загипсованное тело Олега , заплакала.
Военврач заметила:
- Не надо слез... Других расстраиваете...
Но раненые не поддержали врача , вступились за маму.
- Пусть, пусть поплачет... Женские слезы лечат. Страшно , когда мужчинам плакать приходится. Не мешайте ей.
Раненые смотрели на маму любовно-любовно , будто это не моя мама , а их собственная. Даже врач заметила , улыбнулась.
- Не влюбитесь. От этого я вас не никогда излечу.
- Можно и влюбиться , - хором ответили раненые и , как по команде , опустили концы простыней вниз: они не хотели , чтобы мама заметила 'утки', высовывающие свои стеклянные носы из-под кроватей. Они хотели перед Ее Величеством Женщиной казаться не такими беспомощными.
Только напрасны их усилия: из-за слез мама и так ничего не видела. Ни 'уток' ни 'селезней' Она подошла вплотную к Олежкиной кровати:
- Он не умрет , он будет жить? - спрашивала мать почти те ми же словами , что и Кана.
- К весне прыгать начнет. Надо подумать , куда его потом определить. Семьи , как вы рассказываете , у него давно нет.
- О чем вы говорите! К нам он пойдет , куда же еще!.. Только б в сознание пришел. Только б на ноги встал.
- Правильно , - одобрили раненые , - в домашних условиях его можно довести до кондиции... А мы... Мы его навещать будем. Пригласите в гости?..
Свободное копирование
