ПРОЛЕТАРСКИЙ МЕНУЭТ
Потянулись школьные будни. Я продолжал водить компанию с Федоровским и Суходревом, которые мне импонировали некоторой богемностью и легкостью общения. Виктор Суходрев жил вдвоем с мамой в коммунальной квартире большого довоенного дома на углу Оружейного переулка и Каляевской улицы. К маме он, очевидно, относился бережно и не боялся показать это товарищам. Однажды, перед школьным праздником в честь годовщины Октябрьской революции, мы собрались у него дома, когда мамы не было, лихо выпили бутылку кагора, закусив пирожными. Одно пирожное Виктор отложил — “это маме”. На меня это произвело впечатление, большинство из нас стеснялось семейных нежностей.
В комнате бросалась в глаза гора заграничных чемоданов, высившаяся на большом платяном шкафу. Детство, в том числе и военные годы, Виктор провел в Англии, где мать работала в советском учреждении, а он учился в английской школе. Чемоданы были, таким образом, вещественным свидетельством недавней жизни за границей, а нематериальным следствием был абсолютно свободный английский язык. Благодаря содержимому чемоданов Виктор был очень хорошо одет, носил галстуки, которые менял ежедневно, был пижоном и стилягой, то есть на школьных вечерах танцевал фокстроты и танго так называемым стилем, то есть не классическими па, а с какими-то необыкновенными выкрутасами.
Классическим па нас учили на уроках танцев, которые начались с восьмого класса. Конечно, это все же лучше, чем плясать камаринскую, но санкюлоты, танцевавшие карманьолу, нас бы не одобрили. Мы прекрасно танцевали менуэт и полонез, лихо отплясывали краковяк и польку-бабочку, элегантно двигались в падеграсе и падепатинере. Полагаю, на императорских балах в Зимнем мы выглядели бы достойно. С современностью нас связывал только вальс, хотя основы движения в танго и фокстроте нам тоже показали.
Одновременно с уроками танцев, естественно, в нашей жизни появились и девочки, которые приходили к нам из женской пятьдесят девятой школы. Моя первая партнерша по менуэту и польке, миловидная и не слишком глупая девочка по имени Валя, жила в Большом Гнездниковском переулке, то есть рядом со школой, что существенно облегчало ритуал проводов и входило в число ее достоинств. Недостатком была очень скудная лексика, что вызывало раздражение, которое в конце концов и прикончило наш танцевальный дуэт.
Уже в юности я понял банальную истину, много раз подтверждавшуюся в жизни: бедная лексика неизбежно свидетельствует об ограниченности ума и культуры. Конечно, я не имею в виду людей со словарем Эллочки Людоедки, но мне приходилось встречать крупных специалистов в разных областях знаний, чья речь — сплошные штампованные клише. Мышление этих людей устроено своеобразно: способность критического анализа идей, ситуаций и событий, лежащих за пределами профессии или жизненного опыта, так же ограниченна, как и их лексика, они не способны выразить свою точку зрения и потому инстинктивно избегают размышлений и разговоров на темы, чуждые повседневным занятиям. Как тут не вспомнить замечательную фразу Стендаля, написавшего почти два века тому назад: “В давние времена науки отнимали у людей меньше времени, поэтому ученые были одновременно и умными людьми”.
Свободное копирование
