Как-то мы сидим с Любочкой Тютневой в их угловой комнате на тахте и увлеченно разбираем одно сложное доказательство по урматам. Сидим голова к голове, подобрав коленки к подбородку. Изредка одна из нас отвлекается и мечтательно смотрит в открытое окно, за которым незаметно наступает тихий и теплый летний вечер.
Неожиданный стук в дверь отвлекает нас:
-Войдите, - восклицаем мы.
В проеме двери появляется мужской силуэт в шляпе, из-под которой выглядывают голубые глаза - Григорьев!
Мы с Любой обе одновременно, раньше, чем он успевает что-то спросить выдыхаем:
-А Динка уехала домой!
И как много в этом нашем восклицании - грусть, что вот уже и Динку взяли в оборот, а мы с Любой одни, и злорадство - ага, не успел, уехала подружка, и радость - хорошего парня нашла Динка, и надежда - Дина нашла, и мы найдем- ну, всё то, что чувствуют две девушки прекрасным весенним вечером, когда хочется погулять, и тут приходит хороший парень, но не к ним, а к их подруге. Женя стоит с минуту, смотрит на нас, понимает наши чувства, улыбается и уходит. Мы смотрим минуту на захлопнувшуюся дверь, вздыхаем и возвращаемся к своим лекциям.
Ничего, как будто и не произошло, но все три действующие лица запомнили этот вечер, даже Женя, как я узнала лет тридцать спустя.
Любочка Тютнева на тот момент была свободной, как и я. На первом курсе она дружила с парнем с нашего курса, Витей Антилевичем, Иришкиным одноклассником. Они вместе ходили в походы, Витя был заядлый турист, прекрасно пел и играл на гитаре, явно нравился Любе, но потом они как-то незаметно расстались, и Люба осталась одна, мелькали кавалеры, но всё не то. Люба была из Лианозово, которое уже когда она училась на физтехе, стало Москвой. Она смеялась и говорила:
-Мой адрес теперь звучит так: Москва, деревня Алтуфьево.
Любка была толковой девочкой и училась без напряжения. Мать Любы вырастила ее без отца, и они жили в своем доме в Лианозово на скромный заработок матери. Люба занимала некую переходную ступень между нами, провинциалками, и москвичками - по трезвым и рациональным взглядам на жизнь она была ближе к москвичкам, а по воспитанию ближе к нам, мало на ней сказывалась близость к столице. Люба не была такой суетливо-стремительной, как Ирина и Дина, которые вечно куда-то спешили, и я любила поболтать с ней на отвлеченные темы, отдыхая от конкретной деловитости своих ближайших подруг. Хорошо мне было с Любой, нравилась мне в ней ее внутренняя ясность и открытость.
Ира и Дина получили очень низкий балл по письменным урматам - им достался самый тяжелый вариант, тот, на котором снизили проходной балл, (на физтехе, если набрал на письменном экзамене меньше проходного балла, то на устный не допускают, а только на пересдачу, где дают задачки из письменной). Динка на экзамен по урматам пошла, и даже сдала на четверку, что очень трудно при низком балле по письменной, а Ирка - нет, как ни уговаривали ее мы с Динкой, мол, курс всё равно такой, что его не выучить, хоть всю жизнь учи, надо спихнуть, и всё, но Ира была тверда, как скала.
-Нет, девочки, - сказала нам Ирка. - Я совершенно ничего не знаю, даже определений, и позориться и портить нервы себе и преподавателю просто не хочу.
И Ирина не пошла на урматы, а вместе с ней такое же решение приняло где-то процентов 35 студентов, в том числе и Вета с Люсей.
Можно себе представить, что на экзамен не явились столько учащихся.
Деканат застонал.
Свободное копирование
