Река времени - 51

Река времени 19. Увольнения и самоволки

В шестидесятые годы курсанты первого курса могли выйти в город по собственному желанию (в увольнение) три раза в неделю. В среду после ужина, в субботу после большой приборки, и в воскресенье после завтрака. К 24 часам надо было прибыть в училище на ритуал приема из увольнения.

Для курсантов нашего факультета эта процедура обычно происходила в Наклонной аудитории Первого корпуса. Туда к 23.30 собирались дежурные по ротам с книгами увольняемых.

Под присмотром дежурного по факультету прибывший из увольнения должен был строевым шагом подойти к дежурному по роте и доложить примерно так : «Товарищ старшина второй статьи! Курсант Бахарев прибыл из увольнения без замечаний!»

При этом дежурный по роте отбирал увольнительную записку и делал в книге увольняемых отметку о времени прибытия курсанта. Опоздание, даже минутное, считалось недопустимым. Поэтому через КПП надо было пройти раньше 24 часов, чтобы успеть дойти до места приема уволенных.

 Впрочем, наша Наклонная аудитория была рядом с КПП, и хватало одной минуты, чтобы добежать до нее. А курсантам первого и третьего факультетов, чтобы дойти до места приема увольняемых, приходилось пройти еще два двора!

Но три раза в неделю можно было побывать в городе только чисто теоретически. Во-первых, в среду и субботу разрешалось увольняться только курсантам, не имеющим «хвостов», то есть успешно прошедшим все формы текущего контроля успеваемости. Написавшим контрольные, защитившим лабораторные работы, сдавшим в срок курсовые и домашние задания, не получившим двоек на семинарах, успевшим перевести плановые тысячи по иностранному языку.

 Во-вторых, надо было не иметь наказаний в виде лишения очередного увольнения, что тоже удавалось далеко не всем. В-третьих, увольнению мешали плановые или внеплановые наряды: караул, дежурный взвод, несение службы дневальным и дежурным по роте, патруль, наряд на камбузные работы.

И, наконец, мог быть объявлен карантин в связи с увеличением уровня заболеваемости гриппом в городе, или установлен организационный период для подразделения, в котором сильно возросло число грубых проступков.

Грубыми проступками считались замечания, полученные курсантами за время увольнения, зафиксированные самовольные отлучки, факты употребления спиртных напитков и другие серьезные правонарушения. Первые три категории грубых проступков составляли абсолютное большинство правонарушений.

 Но если организационный период для курсантского подразделения был некоторой экзотикой - например, в нашей роте за пять лет учебы под неделю оргпериода мы попали один раз, - то карантин объявлялся почти каждый год, и сроком, как правило, на месяц.

На первом курсе мы несли, в среднем, по четыре наряда в месяц. То есть, примерно два увольнения из теоретических двенадцати в месяц пропадало по причине нарядов. Вскоре после старта учебного года начинали появляться черные списки неуспевающих курсантов.

 У несчастных, попавших в такие списки, оставались доступными только воскресенья, и если два из них попадали на время несения наряда, то понятно, что таким бедолагам приходилось бывать в городе крайне редко. В конце концов, от постоянного пребывания в «заключении» у имеющих учебные долги желание ходить в увольнение пропадало .

Скорее всего, это было формой психологической защиты, давно подмеченной Эзопом в басне «Лиса и виноград». Таким у нас был Саня Сторожев, высокий увалень с правильными чертами лица, пришедший в училище из армии. Парень он был очень старательный и душевный. Но точные науки ему не давались.

 Если высшую математику и физику ему, после многих подходов, преодолеть удалось, то теоретическую механику и ТОЭ он так и не сумел победить. Из-за плохой успеваемости он практически не выходил из училища. И даже в воскресенье на все приглашения сходить «развеяться» отвечал отказом.

Целыми вечерами сидел он за учебниками и среди немногих развлечений признавал, воскресным днем, кино в клубе училища и выходы в «курилку» с неизменным «Памиром» - крепчайшими низкосортными сигаретами.

 Наш профессор Богословский, хотя так и не поставил ему положительной оценки, отмечал его упорство. Уже через много лет, на одном из очередных кафедральных собраний, посвященных успеваемости, Алексей Сергеевич неожиданно для меня о нем вспомнил:

« Учился у меня в 60 годы курсант Сторожев. Приходил ко мне на каждую консультацию. При непрерывном контроле действий, решал типовые задачи, но самостоятельно их осилить не мог. В конце концов, его отчислили по неуспеваемости. Да, он плохо усваивал материал и имел слабую школьную подготовку. Но он был один на класс. А сейчас таких курсантов больше половины. И я начинаю думать, что если бы они имели хотя бы половину упорства Сторожева, то их класс считался бы сейчас благополучным!».

Но, все-таки, большинство курсантов, сталкивающихся с проблемой не увольнений, решали ее собственными методами. Самовольные отлучки были обычным делом, и курсанты попадались на этих действиях довольно редко. В экстренные самоволки уходили, как правило, в обход КПП.

 Существовал целый набор вариантов таких самоволок: через Западные и Восточные ворота, по «тропе Хо-Ше-мина»: через забор за санчастью, через ворота под шпилем, через окна лабораторий, находящихся на первом этаже, через двери клуба.

 И если последние два варианта, требующие подбора ключей и наличия прикрывающего сообщника, были достаточно экзотичными, то самоволки через Западные и Восточные ворота были самыми распространенными. Их преимущество было в относительной удаленности ворот от глаз дежурных офицеров.

Хотя сами ворота были довольно высокими, да и меры противодействия принимались - в виде колючей проволоки сверху или окрашивания солидолом деталей конструкции, - поток желающих был так велик, что проволока и окраска держались не долго.

Если самоволка не была экстренной, то, зная, что официального увольнения не будет, часто использовалась система поддельных увольнительных записок. Чистый бланк увольнительной можно было достать без проблем, а печать на нее требовала некоторых усилий. Однако, поскольку печать на бланки ставят люди, то и заполучить бланк с печатью оказывалось разрешимой задачей.

 Но самым распространенным способом подделки увольнительных был способ копирования. Для этих целей нужна была увольнительная записка с яркой печатью. Слегка увлажненный лист засвеченной глянцевой фотобумаги на пару секунд прижимался к образцу печати. Полученный оттиск обводился с помощью рейсфедера, циркуля и тонкого пера фиолетовыми чернилами. За 15 минут можно было сделать прототип печати, дающий вполне приличные отображения на две, а то и три увольнительных записки.

 С такой увольнительной в воскресенье можно было смело пройти через клуб или через КПП, для надежности пригласив дежурного по роте.

 В среду и субботу, когда официально уволенные курсанты проходили строем через ворота, с «липовой» увольнительной надо было лезть через забор или дожидаться, когда будут увольняться те, кто отстоял в наряде. Во всяком случае, с подделкой не надо было лезть через забор при возвращении из «самохода». А это самый опасный этап самоволки.

Я всегда, с гордостью, говорил, что не пропустил ни одного планового увольнения. А не ходил только, если был занят по службе или наказан не увольнением. И все равно, хотя и редко, приходилось использовать оба способа.

 С фальшивыми увольнительными ходил, когда наказывали. Через забор лазил, когда объявляли карантин, а обстоятельства требовали быть в городе. Например, как во фрагменте моего давнего стихотворения:

Для любви карантин бесполезен

День рожденья твой в баре «Восход».

Чтоб поздравить, с приятелем лезем

У Восточных ворот в «самоход».

Но это был уже третий курс, а приятель – Юра Майлин из 242-го класса.

Но на первом курсе я себе таких вольностей не допускал. Еще и потому, что увольнение три раза в неделю меня вполне устраивало. Тем более, что меня, как ленинградца, увольняли в субботу до 24 часов воскресенья.

Чаще всего увольнение было нужно для встречи с девушкой, если в данное время она определилась, или для ее поиска, если девушки, на данный момент не было. На первом курсе для большинства моих друзей во время увольнения самым интересным и захватывающим времяпрепровождением был поиск подружек.

 Места поиска не отличались большим разнообразием: 90 процентов всех танцевальных вечеров, для этого предназначенных, мы проводили в клубе училища, и только, когда клуб не работал, уходили на сторону. Чаще всего - в Базовый матросский клуб, Клуб работников связи или Дворец первой пятилетки, ныне снесенный в связи со строительством второй сцены Мариинки.

 Правда, Базовый матросский клуб (Базуха) у старших курсов не котировался, и курсанты, у которых было больше двух галочек на рукаве, бывали там редко. Может быть потому, что ходили туда обычно школьницы девятых-десятых классов.

Посещали мы и другие танцевальные площадки: Дом культуры имени Кирова, танцевальный павильон в Московском парке Победы, дома культуры имени Газа и Капранова и т. д. Но туда надо было добираться на транспорте, на это требовалось дополнительное время. А тратить драгоценные часы увольнения на разъезды не хотелось.