У него была странная манера все технические детали называть словом «пипочка». Он говорил:
— Надо завинтить эту пипочку.
— Какую такую пипочку?
— Ну, вот эту — как ее? — гайку.
— Называй ее по-английски nut.
В следующий раз:
— Я поставил в аппарат дополнительную пипочку, как вы просили.
— Какую такую пипочку?
— Ну, этот — как его? — который наклоняет кольцо.
— Так и говори: hinge — шарнир…
Тем временем приехала в Нью-Йорк дочка Илизарова, Светлана. Я встречал ее в аэропорту:
— Мы тебя давно ждем. Что же ты не ехала?
Она замялась:
— Я с мужем разводилась, мы квартиру обменивали.
— А-а, — что на это скажешь.
Она собиралась пройти в нашем госпитале полугодовую специализацию, а потом уехать обратно, к маленькому сыну. Виктор зачислил и ее на работу, с небольшой оплатой, около тысячи долларов в месяц (парадоксально, что эта мизерная по американским масштабам зарплата была выше заработка ее знаменитого отца).
Между Светланой и Леней не было ничего общего, кроме того, что оба плохо говорили по-английски. Светлана знала язык, могла читать на нем, но не привыкла говорить и стеснялась. Она была болезненно стеснительная во всем. А Леня вообще языка не знал, подхватывал слова «на лету», но не стеснялся их коверкать своим произношением. С их появлением в госпитале образовалась небольшая «русская колония» — я, Изабелла и они, а мой кабинет стал как бы штабом этой колонии, где все время шли разговоры на русском. Приходя с операций, я слышал их еще издали и восклицал с порога:
— Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!
Заходившие иногда по делам Френкель и Мошел назидательно говорили:
— English, English!
Наши смущенно умолкали, но, как только оставались одни, опять начинался «русский, русский». А поговорить им очень хотелось. Главным образом они обсуждали американский стиль жизни и работы и почти все осуждали. У Лени это была тяжелая форма болезни эмигрантской адаптации. Хотя ему, по сравнению с другими покинувшими Союз вроде бы жаловаться было не на что. Некоторые его друзья, тоже специалисты с дипломами, поначалу с трудом находили поденную работу мытья посуды в ресторанах «McDonald's».
Леню тянуло все время сравнивать то, что его теперь окружало, с русским. Он нередко мрачно декларировал:
— Америка, может, богаче, но в России все-таки больше хорошего.
— Что именно там хорошее?
— Люди там хорошие.
— Люди?! Эти «хорошие люди» сделали так, что ты вырос без отца и даже не знаешь, жив ли он.
— Все равно хорошие. А про отца я стану наводить справки.
— Почему ты не мог навести их из России? Боялся «хороших людей», что ли?
В ответ он только мрачно поглядывал на меня исподлобья.
Свободное копирование
