Там властвовал пожилой добродушный милиционер с буденовскими усами дядя Миша.
Он открыл одну из камер и меня эти двое втолкнули в нее. Вот я в камере.
Стукнула дверь, и ее закрыли на засов. Стою, ошеломленный, недоумевающий обо всем этом, возмущен, оскорблен, этой ложью и их поступком со мной.
Перед моими глазами, не большое окно с железной толстой решеткой и побеленное снаружи стеклами.
Ниже окна, нары сплошные деревянные.
В самом углу справа полу лежит прислонившись к стене мужчина лет 32-34 и пытливо смотрит на меня :
- Садись, чего столбом стоишь? Закурить есть?
- Не курю,- ответил я.
- А жаль, курить здорово хочется! Тебя за что пацан, посадили?
Я, волнуясь и возмущаясь, рассказал ему, как было дело, что видно действительно правды нет нигде. Он помолчал и сказал:
- Да, нет почему же, правда есть и будет, да только добиться и отыскать ее трудновато.
При дальнейшем разговоре я ему сказал, что намереваюсь уйти из дома, буду жить один, самостоятельно.
На эти мои слова он ответил:
- А, вот это ты зря, пока есть родители, кормят, одевают, обувают, учись, добивайся своего счастья в жизни. Что хорошо с малых лет жизни, мотать соплей на кулак, это уже поверь мне не сладко. А потом уходить от родителей не советую.
Он немного помолчал и с какой - то грустью, сожалением, как бы вспоминая вслух, стал говорить:
- Вот послушай не большой рассказ о моей грешной судьбе.
Родился я в не большом городке, не далеко от Одессы. Отец мой был мелкий торговец, мать помогала ему в магазинчике.
Имели мы две лавки, одну в нашем городе, а вторую в соседском селе, там торговал приказчик.
Отец изыскивал разные товары, торговали впрочем всем, что нужно было жителям.
Был я у них единственным ребенком. Подрос, определил меня батя в Реальное училище (типа гимназии), где учили коммерческим делам и другим практическим наукам.
Но закончить его, мне так и не пришлось. Началась мировая война с немцами, пришлось нам с матерью заниматься самим с торговлей, так как отца мобилизовали в армию и отправили на фронт, в 1916 году.
Вскоре и получили мы на отца, похоронную – «Погиб смертью храбрых за Отечество»
Мать заболела, да вскоре и умерла, не вынесла удара, известия о гибели мужа - моего отца.
Мой товарищ по КПЗ замолчал, поморщился сказав
: - Эх, закурить бы сейчас чинарик!» Через несколько минут он продолжил:
- Так вот, остался я в 15 лет, вот как ты сейчас, один как перст! Ближних родственников у меня не было, а дальних, что говорить!
Купил у меня один из соседей нашу лавчонку, да домик отцовский. Как потом уже я понял, обжулил он меня, как Иуда, ну да Бог с ним.
Все равно у него все прахом пошло, так как вскоре грянула Революция и лавчонку нашу бывшую разграбили по маленько то белые, то красные, то еще какие то «шибко идейные» патриоты Украины, а проще говоря, петлюровцы да бандиты.
В это время, почти год я жил у своего приятеля на квартире. Отдал вырученные мною деньги, его матери.
Вот за это меня и кормили и угол дали. Но вот такая жизнь тоже кончилась.
Стали мои хозяева ворчать, мол, нахлебника кормим, деньги то мол твои давно кончились, пора мол мил человек идти где – либо устраиваться работать.
Тут вспомнил я о сельской лавочке, где торговал нанятый отцом приказчик и поехал я в то село, вернее сказать попер пехом, на своих двоих.
Прихожу в село, а там ни лавочки нашей, ни приказчика нет. Мне там сердобольные люди сказали, что распродал он все да уехал, сказал, что в город к хозяину еще в прошлом году.
Так лопнули мои надежды на деньги за сельскую лавочку. Пришел я обратно в город, жить негде, денег нет, что делать?
Решил пока ночевать на железнодорожной станции, думаю, переночую там, а утром пойду искать какую - либо работу.
Вот тут- то на станции и постигла меня первая неудача. Ночью оцепили станцию и стали проверять документы у каждого, а люду было много, всех подозрительных брали под конвой, ну и меня прихватили как, без документов.
Пригнали нас в тюрьму, посадили в камеры разные, мужчин отдельно от женщин. Утром, мол разберемся со всеми вами.
Там в этой камере зажали меня трое таких же ребят, сняли с меня мою довольно сносную одежду, взамен кинули мне какую- то рваную, грязную одежонку.
Ты говорят буржуй походи в наших ремках, а мы твое поносим. Утром стали нас по одному выводить на допросы, дошла очередь и до меня.
Ввели меня, в какую то комнату, а там сидят трое взрослых за столом и смотрят, что за фрукта к нам привели: одежда рваная, грязная да еще и не по росту.
Стали спрашивать меня кто я, откуда как оказался на вокзале. Решил врать им, что я из «буржуев» говорю: родители умерли от сыпняка (модная эта болезнь была тогда), а я пробираюсь в деревню (назвал им одну из дальних деревень) к бабке с дедом.
О том, что у меня отняли одежду, промолчал так как во первых остерегался повторной встречи с теми ребятами, что было со мной в камере, да и не поверили бы мне тогда в той одежде.
После допроса увели меня в другую комнату, там уже сидели человек пять, таких же, как я оборванцев, через некоторое время ввели и тех троих ребят.
Подсели они ко мне и толкуют:
- А ты оказывается свой парень, коль не трепанулся там о шмотках, давай знакомится!
Так я впервые столкнулся с другим миром, да вот до сих пор и тину эту лямку.
Парень я был разговорчивый и обиход знал, и умел людям, как говорится зубы заговаривать, эту то вот черту и подметили у меня мои новые друзья, но это будет позднее.
Накормили нас в тюрьме, да и отпустили на все четыре стороны так как грехов за нами у них никаких не числилось.
А возиться с нами в те времена было им некогда. Вышел я из ворот тюрьмы с теми хлопцами, куда идти сам не знаю, парни сказали, идем с нами, и пошел я за ними, к своей новой судьбе.
Промышляли мы на базарах, в вокзалах и поездах. Я как уже говорил, мог создать вид воспитанного человека, а также «зубы заговаривать» ведь учился я в Реальном, мог и по французски кое какие фразы сказать, я был грамотен, да и природной смекалкой, Бог меня не обидел.
Одет я был довольно чистенько как пай - мальчик (новые друзья постарались) так как действовал я на отвлечение внимания, на преступления бдительности тех кому я «заливал» разные истории.
А пока они глядя на меня слушали, «уши развешивали» мои напарники «шмон» в их сидорах наводили, зевая делаю вид, что устал и хочу отдохнуть, или что мне пора уходить.
Вот тут то и начинался «шухер», облапошенные поднимали крик, гам, но было уже поздно.
Я также возмущался со всеми, и на меня подозрение не падало, во всяком случаи пока я был тут с ними, на месте.
Одним словом слыл я среди своей братвы «Аристократом» это название так и прилепилась ко мне навсегда, так стал зваться я «Шурик - Аристократ».
Попались мы все же, дали мне на первый раз три года, сидел в Испровдоме, так тюрьмы стали называться в то время.
Но так, как был грамотен, работал там счетоводом - писарем. Срок кончился и надо было мне дураку, там работать, остаться по вольному найму, так нет, на свободную жизнь поманило …
За период, когда сидел, я уже стал довольно хорошо разбираться в разных бухгалтерских тонкостях, выучился за 2,5 года (срок мне уменьшили за работу и примерное поведение).
Вышел я на свободу, приехал в Одессу, ну думаю с меня хватит, буду теперь работать.
К сожалению, моим мечтам не пришлось сбыться. Прихожу, в какую либо контору говорю:
- Я, счетовод, бухгалтер ищу работу. И мне сразу предлагают работу, а как дело доходит до моей «ксивы» (документов), говорят через не которое время:
- Извините, но оказывается, место уже занято, обещано другому человеку, начальством.
Я ведь не «пальцем деланный» прекрасно понимаю, что бухгалтера из тюрьмы брать не хотят.
Предлагали чернорабочим, так тогда называли нынешних разнорабочих. Потыкался, я помыкался, почитывая газетки, да вдруг вижу, что кругом идет агитация и сбор средств на эскадрилий самолетов.
«Наш ответ Чемберлену» и мелькнула у меня мысль сразу, чем я не агитатор и не сборщик денежных средств? Чувствую. Что на этом деле можно хорошо подработать.
Прочитал я еще раз внимательно газеты, так сказать войти в курс дела международных событий.
Свиделся я кое с кем из своих старых «урок» и «шмар» (воры в законе и их любовницы) авансировали меня по старой дружбе.
Приобрел я тогда «юнг - штурмовскую» форму в моде она тогда была у комсомольцев.
Да ты должен помнить ее, это костюм военного образца, зеленый с отложным воротником, брюки галифе, сапоги и портупея с ремнем через плечо да два значка «Ворошиловский стрелок» и КИМ».
Состряпали мне урки и документ, что являюсь уполномоченным Осоавиохима и командирован в сельскую местность по сбору денег на эскадрилий самолетов (билет комсомольский, я купил у «ширмачей» за пару целковых).
Достали мне и бланки с исполкомовским штампом, для списка жертвующих (марухи постарались) и айда Шурик, агитируй, «в пользу мопра».
Я ведь знал, что деревня, есть деревня и народ там не очень далеко ушел по грамоте, а тем более политики.
Властей и бумаг казенных, простые смертные боялись, да и мелкие начальники трепетали перед ними.
Нутром чую, урожай на казначейские билеты будет (деньги разделились на казначейские и банковские).
Двинулся я подальше от главных дорог в дальние села и деревни. Все же безопаснее будет на всякий случай.
Вот захожу в первую деревню, иду в сельсовет, представился как по форме, донес руку, под козырек взял.
Вижу все, сходит хорошо, подозрений ни каких, говорю председателю:
- Надо бы собрать собрание крестьян, я буду объяснять международное положение и о строительстве эскадрилий самолетов.
Конечно он сразу согласился и документы мои толком не проверял, как увидел бланки исполкома, стал я нарочно и документы ему свои совать, а он руками замахал :
- Зачем, зачем я ведь и так вижу, я газеты читаю и директива есть.
Да вот руки до всего не доходят. Спасибо хоть тебя прислали, облегчишь мне в этом».
Выяснилось, что собрание до позднего вечера нам не собрать, люди то ведь в поле и на огородах, время горячее.
Пришлось мне до вечера томиться, но председатель покормил меня, поговорили мы с ним о том, о сем на разные темы.
Я уж постарался «затемнить» ему мозги, а сам все же побаиваюсь, а вдруг он позвонит куда, или настоящий уполномоченный явиться?
Но все обошлось отлично. Вечером собрали сходку, на ней я «соловьем разливался», газетными статьями, память у меня была отличная, да и язык подвешен хорошо.
В конце похлопали мне в ладошки, тут я и объявил, что начинаем сбор средств пожертвования на строительство самолетов.
Достал я бланки гербовые и сказал:
- И так, кто первый, подходите, граждане и гражданки, подходите.
Затихли граждане, вытянулись у них лица и кислые такие стали, ни кому не охота со своими кровными грошами расставаться.
А тут председатель мне пришел на выручку:
- Давайте, давайте односельчане, поможем нашей кровной партии и стране от замыслов капиталистов, империалистов.
Почесали в затылок крестьянские сыны и дочери, и начали по одному подходить, выкладывать свои замусоленные, потом пропахшие рублики.
Я тщательно записывал каждого в бланк и всех заставлял расписаться, так больше доверия, да и официальней получалось.
Собрал я в этой деревне около 90 рублей, сумма порядочная, на эти деньги можно было прожить несколько месяцев, трудовому человеку в то время.
Вот так и пошел я по деревням, из одной в другую и уже сумма порядочная накопилась, тратить то негде мне было, да я и не спешил.
Но как говорит пословица:- «Сколько веревочки не виться, а конец будет», так и со мной случилось.
Осмелел я по не многу, да и обнаглел малость, решил и в не большом селе провести такую агитацию, произошло это на 5 - 6 день моей деятельности.
Кончился в нем мой «фарт». Подошел я к этому селу уже поздно вечером, зашел как обычно в сельсовет, доложился, устроили меня ночевать, покормили, все как следует и я заснул сном праведника, на хозяйской перине с подушками.
А утром как говорится: «С большого района, прибыли два Мильтона и начали с меня душу трясти:
- Вставай, - говорят, - хватит по агитировал, пойдешь с нами.
И опять в городе, и опять я в «кичмане» (тюрьма), хорошо что деньги не растратил, так малость и дали мне срок по божески, получил я опять три года, да лишение прав на один год (права то, мне были до лампочки)…
Свободное копирование
