С этого момента я стала настоящим заключенным. Время от времени меня вызывали к моему следователю и задавали те же вопросы, и всегда мои ответы были одинаковы: я никогда не давала и не предлагала взятки. Иногда я говорила, что не привыкла лгать. Иногда мы беседовали о других предметах, но разговор всегда кончался одним и тем же: давала или не давала я взятку и эти проклятые десять шалей. Иногда я заходила так далеко, что объясняла ему, что у меня нет денег не только на взятки, но даже на трамвайные билеты, и я вынуждена везде ходить пешком. Но ничто не помогало.
Иногда меня встречал другой следователь. Он изображал из себя очень вежливого человека и говорил, что восхищен моим поведением, что для него я точное повторение Татьяны из «Евгения Онегина», какая жалость, что мы встретились в таких печальных обстоятельствах, как всё могло бы сложиться по-другому, встреться мы иначе. Я держала свои мысли про себя, но из этих двух явно предпочитала первого. Я держалась за свое первое показание и добавляла, что не буду говорить заведомую ложь, только чтобы получить свободу.
Тем временем моя мама делала всё, что в ее силах, чтобы вызволить меня. Но как она ни старалась, ничто, казалось, не помогало. Дело стояло на месте. Наконец она решила попытаться действовать через Енукидзе. К сожалению, я невольно помешала этой попытке. Однажды раздраженная повторяющимися глупыми вопросами, я ответила довольно сердито:
- Во всяком случае, вы не имеете права держать меня здесь, и если это станет известно Енукидзе, он прикажет немедленно освободить меня, а у вас будут серьезные неприятности.
Это произвело впечатление на моего следователя, хотя он и старался не показать вида. Они снеслись с Енукидзе и сказали, что я упомянула его имя. Так что, когда моя мама пришла просить за меня, он ответил:
- Я бы немедленно помог вам, но ваша девочка сама всё испортила. Они уже спросили меня, какое я имею к ней отношение, и я ответил, что видел ее только однажды. Мне очень жаль, но я ничего не могу сделать.
Итак, моя жизнь в тюрьме продолжалась. Целый день нам нечего было делать - ни книги, ни какое другое занятие не разрешались. Всё, что мы могли делать, - сидеть и разговаривать, или лежать на кроватях, или ходить по комнате от затемненных окон к противоположной стене и обратно. Мои ночные походы к следователю продолжались, и, надо признаться, я не возражала против них. Они были хоть какой-то переменой в монотонной жизни. Жаль только, что они происходили в ночные часы.
Следователь держал меня довольно долго, но заканчивал всегда одним и тем же:
- Признайтесь в попытке дать взятку, и я обещаю вам свободу.
Мой ответ был всегда одинаков:
- Как я могу признаться в том, чего никогда не делала и не думала делать?
Он пожимал плечами и говорил:
- Можете поступать, как хотите, но жаль, что такая милая девушка, как вы, так тратит свою жизнь.
Свободное копирование
