Между знакомством моим в Москве имел я дом г-жи Тал<ызиной>, в котором любили веселиться с утра до вечера. Она жила с братом родным своим в одном доме, а муж ее волочился в Петербурге на просторе. Такое положение семейств начинало помаленьку входить во вкус. Брат ее генерал Апр<аксин> был богат, молод, пригож, прекрасно воспитан, охотник до забав, щедр, роскошен, влюбчив, словом, таков, каким описал нам Волтер своего Нескромного, а к тому же, будучи в 20 лет с небольшим флигель-адъютант и полковник, стоял тогда с полком в Москве, наряжал на свой кошт и офицер[ов], и солдат, щеголял своими пышными разводами и всей Москве кружил голову. Дом его был Париж для молодых людей, школа образования и наилучшего тона. Кто не втирался в его знакомство? Кто не искал его благосклонности и взгляда? Сестра его, которая управляла домом, хозяйством, жила на счет братнин и помогала ему взапуски делать долги. В этом-то доме все радости света сливались вместе. Тут были беспрестанные игры, забавы, балы и все, что роскошь с удовольствием пополам могут произвести очаровательного для человека всякого пола, всяких лет. Казалось, что г-жа Талызина была какая-то фея, а брат ее волшебник, кои, согласясь заодно, магической палочкой превращали дом свой в земной рай. Вздумалось им по зиме завести у себя благородный театр. Вздумалось значило на их языке быть по сему. Тотчас состроен театр в доме князя Чер<касского> на Тверской, потому что они жили в наемном и не довольно для сего просторном доме. За актерами, актрисами дело не стояло; в минуту набрана целая труппа. Г-жа Талызина имела при себе двух дочерей и несколько благородных барышень. Все это появилось на сцену, и я, по страсти моей к этому ремеслу, попал в их общество. Театр скоро успокоил встревоженные мои чувства, и, хотя я ни в кого еще не был влюблен в этом обществе, однако рассеяние театра скоро отвлекло меня от Алены, и мне вплоть до отъезда моего в полк было очень весело. Я кончик этой зимы во всю жизнь мою вспомню с большим удовольствием и потому наипаче, что никакого труда мне забавы мои не стоили, ибо роли мне доставались не важные, а память была хороша. Я их выучивал мгновенно, а наслаждении продолжались по неделе и по две. Всякий день были репетиции, всякий вечер балы, общество многолюдное. Каждую неделю новое зрелище, и при всем городе. Оперы, трагедии, комедии -- все на нашем театре представлялось отборной московской публике, и все по-французски, свой язык был в загоне. Что ж может быть приятнее такого рода жизни в двадцать лет.
Свободное копирование
