В октябре скончались два большие чиновники в Петербурге, фельдмаршал князь Голицын и начальник наш Федор Иванович Вадковский, оба почти в один день кончили свое пребывание в мире. Первого хоронили с большою церемониею. Все войска были в строю. Командовал ими дядя мой барон Строганов. Смерть моего подполковника напомнила мне мою первую потерю в этом роде. Как сменить их между собой! О Крымском я и под старость буду плакать. Каков был Вадковский, таких людей на свете тысячи, и я даже не вздохнул по нем. Погребение его также произведено было с особенною церемониею. Весь Семеновский полк выведен был в парад к Невскому монастырю, и телу отдана была честь троекратным ружейным огнем. Последняя почесть, с которой опустился гроб в яму и там сгниет, как и труп последнего обывателя в простом саване. Мало слез и сожаления оставил по себе г. Вадковский. Многие наши братья офицеры в самое шествие процессии, салютуя эспонтонами гробу, с черными крепами на руках, шпаге и шляпе, словом во всем наружном трауре, какой только могли выдумать человеческие обряды, ворчали сквозь зубов эту смешную французскую песнь, которая на беду Вадковского похорон была в городе в большой моде: "Malbrough s'en va en guerre, miron ton, miron ton, miron taine" и проч. Знак особенной печали! Весь город, однако, был приглашен на похороны, и я кучу карточек наряжен был развезти по разным домам. Начальство над полком принял по порядку граф Брюс, который давно уже ждал сей почести, как ворон крови.
Еще тело моего начальника не остыло на столе, как удалось мне наслаждаться новым удовольствием, которого и самые приличии печали не могли меня лишить. Зимой, обыкновенно, у двора великого князя давались два бала в неделю. Один по вторникам в городе, другой по субботам на Каменном острове в увеселительном его дворце. На эти балы постановлено было правилом всегда, по воле государя наследника, наряжать по два офицера с полку гвардии по очереди, и именам их подавались в тот день государю записки. Смерть нашего подполковника не могла препятствовать сему наряду. Надлежало нарядить двух офицеров и с нашего полку. Досталось ехать мне. По справедливости говоря, я бы, может быть, отговорился от такого наряду, если б мне было Вадковского жаль, но как для меня все было равно, жив он или умер, и к тому же поелику в мои тогдашние лета притворство мало человеку свойственно, то я без всякого лукавства обрадовался наряду и был на блистательном бале городском у его высочества, где так меня все завеселило, что я за верх блаженства бы почел и всякий раз туда ездить охотой.
Многие офицеры гвардии имели лестное преимущество быть приглашаемы на все балы однажды навсегда, но я еще по очереди только и по наряду полковому, а не по зову на лицо, мог пользоваться этой честью, следовательно, никаким образом не мог я напрашиваться за других, дабы отдающих мне свою очередь не подвергнуть предосудительному о себе замечанию.
Свободное копирование
