В заключение этой главы хочу вернуться в довоенные времена и рассказать об одном довольно показательном эпизоде. В сентябре 1940 года меня избрали делегатом IV конференции ВЛКСМ Свердловского района Москвы от 635-й школы. Я отправился на эту конференцию с твердым намерением «свалить» прежний состав бюро райкома. В нашем центральном районе предприятий почти не было, большинство комсомольцев были школьники и студенты. Между тем райком, по моему мнению, уделял слишком мало внимания школам. Я сговорился с другими секретарями школьных комсомольских организаций — мы составили «оппозицию» на конференции. Зная по опыту, что к моменту избрания пленума райкома старое бюро подготовит список членов нового пленума и предложит его голосовать в целом, мы подготовили свой список. Наша «оппозиция» уполномочила меня выступить с критикой работы бюро райкома и предложить за основу наш список. Пленум, избранный по этому списку на выборах бюро райкома, заведомо «прокатил» бы прежних его членов. Как опытный «заседатель», я самым первым подал в президиум конференции заявку на выступление в прениях по вопросу о выборах. (Кстати, конференция проходила в том самом Октябрьском зале Дома союзов, где всего за пару лет до того шли процессы «врагов народа»). Тем не менее, когда начались полагавшиеся по регламенту прения, один за другим стали выступать ставленники старого бюро в поддержку предложенного им списка, а мне слова не давали. Тогда я встал и со своего места громогласно обратился к залу с протестом против того, что президиум конференции явно намерен лишить меня возможности выступить от имени столь многочисленной части делегатов. Комсомольцы-школьники стали шумно требовать предоставить слово. Сторонники власти предержащей кричали: «Подвести черту», то есть прекратить прения. Еле-еле первому секретарю райкома партии удалось восстановить порядок. Он предложил проголосовать список райкома и, если он не наберет более половины голосов, возобновить прения и первое слово предоставить мне. Проголосовали, как полагается, тайно. Большинство, хотя и незначительное, собрал список, предложенный бюро райкома. В наши дни, без сомнения, кто-нибудь поднял бы вопрос о фальсификации результатов голосования. Тогда это нам и в голову не могло прийти — такова была вера в непогрешимость партии...
Через несколько дней меня вызвали на бюро райкома комсомола (практически прежнего состава). Честно говоря, несмотря на все, что мне было известно о борьбе со всякими оппозициями в партии и преследованиях оппозиционеров, я не представлял себе, с каким огнем затеял игру. Большинство членов бюро райкома решительно потребовало исключить меня из комсомола «за попытку срыва работы районной конференции». И только молчавший до конца этих филиппик первый секретарь бюро предложил ограничиться строгим выговором. Так и порешили. Фамилия этого первого секретаря была Дорфман. До появления первых ласточек государственного антисемитизма (ими послужили увольнения в аппарате ЦК партии) было еще далеко.
Свободное копирование
