11 декабря.
Было бы интересно написать трактат о страхе, как социальном явлении. О людях, которые переходят на шепот, беседуя с друзьями в собственной квартире; о епископах, у которых начинают испуганно бегать глазки, когда вы непочтительно упоминаете в разговорах имена власть имущих; о выражении «Ну, это не для телефона», которое присутствует едва ли не в каждом телефонном разговоре. Страх пронизывает всю нашу жизнь. Им заражены все, кроме разве что детей и пьяных. Не удивительно, что только их голоса и звучат в общественных местах достаточно громко и свободно.
Есть, однако, в моем будущем «Трактате о страхе» одна глава особенно поразительная для меня. Это глава о старых академиках. Они-то чего боятся, эта кучка хорошо обеспеченных и, казалось бы, более чем кто бы то ни было в стране, независимых людей? Ни хлеба, ни квартиры, ни свободы их никто не лишает и не лишит. Отчего же эта дикая (чем не XVIII век?) приниженность наших корифеев? Уж, кажется, все мы видели и слышали, ничем нас не удивишь, но на днях меня как гром среди ясного неба поразили слова академика Канторовича. Нобелевский лауреат приехал в Стокгольм получать премию. Корреспондент спрашивает его, как он, академик Канторович, лично относится к тому, что второй лауреат этого года академик Сахаров не был выпущен из СССР для получения премии. И в ответ 70летний ученый с мировым именем лепечет: «На этот счет сделано официальное разъяснение и нет нужды дополнять его». Корреспондент второй раз спрашивает о личном отношении академика к событию и тот отвечает нечто совсем уже несуразное: «Корреспондент имеет право повторять свои вопросы»
Боже милостивый, да ведь со стыда надо бы сгореть, стоя с этой вот фразой на устах перед лицом всего читающего и слушающего его человечества. Нет, не горят, не сгорают. Стыда нет, есть страх, который сильнее стыда. Вот уже три дня меня бьет лихорадка всякий раз, как я вспоминаю слышанный по радио деревеневший от страха голос академика Канторовича, лауреата Нобелевской премии 1975 года.
…И это после Солженицына, после Сахарова, после Осецкого и Лауэ. Физик М.Лауэ, выступая в Стокгольме в гитлеровские времена, преднамеренно избрал темой своей речи теорию относительности жестоко преследуемого в те годы еврея Эйнштейна. Он знал, что в Германии Гитлера такие речи опасны, но совесть европейца требовала от него именно этих слов. Мы не европейцы, мы — татары. Народ черного страха. Ничтожества, достойные своей жалкой судьбы.
Свободное копирование
