20 апреля.
Вчера вечером ездили с Лилей к Кононовым прощаться. Русский художник Игорь Алексеевич Кононов с бородой лопатой и круглым лицом лабазника или трактирщика едет с женой и сыном по вызову из Израиля. В Израиль Кононовы конечно не поедут, но такова единственная щель, через которую можно выскользнуть из страны. Два часа супруги К. толковали супругам П., как прекрасен мир свободы и как важно для нас в самое ближайшее время отправиться вслед за ними. Сидя среди разоренной, лишенной мебели квартиры, они рисовали перед нами радости поездок по всему свету (Венеция, Рим, гондолы, площади Испании), перечисляли, что в Европе дешево и что дорого, напоминали о сервисе в заграничных гостиницах и спросе на иконы. Мы сидели в каком-то тягостном оцепенении, чувствуя себя ничтожными, ни на что не пригодными калошами. Нет сил, нет смысла, нет толком даже желания претерпевать все те муки, которые выпадают на долю отъезжающих. Ради чего? Эпикурейские мечты нашего дорогого друга как-то меня не трогают. А кому нужен за рубежом еще один русский литератор? Что я умею? Если смотреть с западной точки зрения — ничего. Ни языков не знаю, ни навыков журналистской работы не имею. (Наша журналистика — жалкая пародия на международную). А мои книги — кому они нужны? Даже Вавилов, даже В.-Я. И чем заниматься в будущем человеку, который всем своим духом, чувством, всей своей профессией связан с русскими архивами, с русскими собеседниками, русским образом жизни? Основное чувство, унесенное нами после этого прощания — тоска, уныние, мысль о жизни убогой и бездарной. Поздно менять все это, ибо ничему мы не обучены сколько-нибудь стоящему. В убожестве российском процвели убогим цветом и с тем уйдем, никому не ведомые и даже самим себе не слишком милые. Это не возраст во мне говорит, но спокойный и нелицеприятный взгляд на свои способности, знания, на всего себя. Второй жизни не будет. «Боливар не вынесет двоих»… А отъезжающим — исполать, дай Бог им не обмануться в себе и в других. У каждого своя правда. Вилла и восьмицилиндровый «Мерседес» мне не нужны даже в качестве приложения к журналу «Наука и жизнь». Я не вижу в этом счастья, а что считаю счастьем, Европа и Америка может мне представить в еще меньшей степени, чем Россия.